Горячие сердца - [37]

Ведущее звено Бурмистрова окружили три звена «девяносто седьмых». Повидимому, уменьшившаяся из-за большой высоты маневренность истребителей мешала японцам подходить к нашим самолетам на короткую дистанцию. Они вели огонь с трехсот-четырехсот метров. Лишь убедившись в том, что такие атаки ничего не дают и что советские бомбардировщики неуклонно продолжают полет к цели, японцы решили сократить дистанцию огня. Одно из японских звеньев рассыпалось и, зайдя с трех сторон, атаковало комиссара. Но опять, как и в групповом бою, его фронт оставался свободным. Как ни пристраивался в своем носовом фонаре Николай, его пулемет не мог причинить японцам никакого вреда. Они очень ловко держались в стороне от его огня. И тут вся тяжесть боя легла на стрелка с его двумя пулеметами — турельным и нижним кинжальным.

Стоило стрелку взяться за турельный пулемет — японцы появлялись в поле обстрела нижней установки. Стрелок бросал верхний пулемет и хватался за нижний — японцы поднимались на уровень бомбардировщика в зоне огня турели.

Видя невозможность бороться одновременно с тремя врагами, Разбойников решил сосредоточить внимание на одном из них. Он выбрал наиболее нахального японца с левого борта. Этот истребитель шел на самой короткой дистанции от «СБ».

В тот момент, когда японец делал разворот, чтобы выйти в новую атаку, Разбойников открыл огонь. Очередь, направленная в брюхо истребителю, оказалась смертельной. «Девяносто седьмой» задымил и пошел к земле.

Разбойников начинал чувствовать большое утомление. Хотя кислородная аппаратура работала хорошо, ему было трудно дышать. Быстрые движения, необходимость все время менять положение в самолете и манипулировать двумя пулеметами утомили стрелка. Разбойников чувствовал, что его силы на исходе. Но стоило ему увидеть, как падает расстрелянный им японец и как в стороне горят еще два истребителя, подбитые товарищами с других «СБ», стрелок забыл о своей усталости. Положение показалось ему уже совсем легким: против него осталось «всего» два японца.

Разбойников снова прильнул к пулемету, и вскоре оба истребителя были отогнаны.

В различных вариациях то же самое или нечто схожее происходило и с другими самолетами бурмистровской девятки.

Наконец, утратив выдержку, японцы нарушили прежнюю систему ведения боя, очевидно, заранее и тщательно проработанную. Они перешли к беспорядочным атакам со всех четвертей горизонта. Теперь вступили в бой скорострельные штурманские пулеметы «СБ».

Потеряв девять машин, японцы бросили, наконец, Бурмистрова и рассыпались в разные стороны.

Ведомая Бурмистровым девятка вышла на цель. Внизу ясно виднелись красные штабеля ящиков со снарядами; суетились люди, клубилась пыль, поднятая автомобильными колоннами.

Все это было необычным для японского тыла. Противник еще не позволял себе производить днем крупные передвижения войск или грузовые перевозки. Обычно это делалось ночью, а на день затихало и хорошо маскировалось. Сегодняшняя развязность японцев должна была быть наказана. Для этого и прилетел сюда Бурмистоов.

Снова открыла беглый огонь зенитная артиллерия. Рваные клочья черного дыма усеивали небо неровными очередями то выше, то ниже бомбардировщиков. Но Бурмистров не обращал на них внимания. Он вел девятку, как на параде. Его штурман отбомбился первым и, закрыв люки, показал отворот от цели.

Комиссар

За Бурмистровым шел Ююкин. Его машина тоже уже прошла над целью. Бомбы Николая точно накрыли красные штабеля снарядных ящиков. Убедившись в том, что бомбовый отсек опустошен, Николай закрыл люк. Ююкин вел машину левым разворотом, чтобы пристроиться к Бурмистрову на определенное ему место правого ведомого. Вдруг около левого мотора раздался металлический удар, и сильный взрыв потряс самолет. Яркое пламя метнулось из-под капота левого мотора — снаряд зенитки прямым попаданием поразил левый бак.

Николай быстро вставил в гнездо ручку второго управления. Но Ююкин уже положил машину круто на правое крыло. Он вводил ее в скольжение, чтобы сбить пламя. Одновременно комиссар включил переговорный на штурмана и стрелка-радиста и отдал приказ:

— Оставить самолет!

Услышав приказ Ююкина, Николай машинально положил было руку на замок люка в полу штурманского фонаря, но тотчас отдернул ее, словно ожегишись: самолет шел над вражеской территорией. Характерный силуэт горы Хамар-Доба с командным пунктом советских войск едва намечался далеко на западе...

В поле зрения Николая на короткий миг попал отделившийся от самолета комок. Это прыгнул стрелок-радист. Николай не стал следить за тем, откроется ли его парашют и когда откроется.

Его мысли были обращены к Ююкину.

Николай взглянул сквозь окошечко в кабину летчика и встретил взгляд широко раскрытых голубых глаз Ююкина. В кабину летчика сбоку и снизу било пламя. На Ююкине уже загорелся комбинезон.

Огонь, желтым пологом прильнувший слева к самолету, начал охватывать и штурманский фонарь. Пламя врывалось уже тонкими языками сквозь щели фонаря. Он быстро наполнялся удушливым дымом. Одновременно Николай почувствовал, что Ююкин ввел машину в пикирование. Было очевидно, что комиссар пытался оттянуть пламя от штурмана. Он оттягивал его на себя.