Горы и оружие - [9]

— Я знаю, Али.

— Ведь сколько курдов было на твоей памяти повешено, расстреляно, зарезано, забито насмерть, уничтожено бомбежками в наших городах и селениях, на склонах наших гор. Убито за то лишь, что они курды. Забыл ли ты, друг, что в Турции двум миллионам наших до сих пор запрещают даже называться курдами? Ты сам знаешь, что нас лишили подлинной национальной жизни. У нас нет здесь в горах ни врачей, ни университетов, ни больниц, ни театров, ни школ. Ничего своего нету...

— Я знаю, Али, — повторил Мак-Грегор.

— Я к тому лишь, хабиби[1], что так продолжаться не может. Мы вынуждены восстать, пусть даже против таких же, как мы, жертв угнетения, потому что иначе весь Курдистан в самом скором времени будет задушен. Мир обступает нас, давит со всех сторон.

Курды молча слушали — хотя тысячу раз уже они слышали этот перечень утеснений и сто раз на дню вспоминали о том; когда Али кончил, они, хлопая себя ладонями по коленям, запели героическую песню о реках курдских, смывающих и уносящих прочь дух покорности, и о горах, растущих подобно каменным цветам из земли, политой кровью курдских мучеников.

Мак-Грегору тяжело было слышать все это. Его сейчас кололи теми самыми шипами, что и без того давно и прочно засели у него в сердце. Вокруг, скрежеща зубами, кусая кончики своих тюрбанных шарфов, курды выкрикивали обличающие и высокие слова, призывы к бою с чужаками-угнетателями Он вышел; кази догнал его и мягко взял за руку.

— Пусть на тебя не влияют наши чувства, — сказал кази, — Взвесь и решай спокойно. И если окажешься с нами согласен, тогда мы откроем тебе, какого дела от тебя хотим.

Глава четвертая

Выйдя из амбара, Мак-Грегор с удивлением увидел, что на дворе еще светло. Он разыскал Кэти у деревенской чайханы — лачуги с колченогим столом и скамейками. Окруженная детворой, Кэти вертела ручку старинной зингеровской швейной машины, а курдская девчушка лет четырнадцати, с косами, разделенными прямым пробором, с мятой белой шалью на плечах, заправляла под строчащую иглу кусок крапчатой ткани.

— Ну-ка, угадай, кто она такая? — сказала Кэти мужу.

Девчушка подняла на него взгляд. Мак-Грегор увидел быстрые, смелые курдские глаза, нежный и упрямый рот курдской девушки-невесты.

— Чей-то алый возлюбленный розы бутон, — сказал Мак-Грегор шутливо по-курдски.

— Это же Кула — дочь Саки.

Кула расправила плечи, гордо выпятила грудь, чтобы показать, что она уже взрослая девушка. Мак-Грегор сделал изумленное лицо; он и впрямь был удивлен. Саки, отца ее, обвиненного в возбуждении беспорядков среди землекопов нефтяной компании, застрелил в 1958 году британский агент тут же, у подъезда управления юстиции в Мехабаде. Двумя месяцами позже умерла ее мать, и пятилетнюю Кулу привезли среди зимы в Тегеран к Мак-Грегорам, закутанную в овчину. У девочки была желтуха, и Кэти поместила ее в русскую больницу, присмотрела за ее лечением и за тем, чтобы она благополучно вернулась в горы, к своим равузским дядьям. Кула приходилась Затко племянницей.

— Что, забыла уже английский? — сказал Мак-Грегор.

Кула фыркнула и, откинув голову, засмеялась громко и задорно, как и надлежит неробкой курдской девушке. Затем сказала Мак-Грегору по-курдски:

— Я поздоровалась с тетей по-английски. А она мне по-курдски в ответ: «Я разучилась понимать твой курдский говор».

Двое курдских ребятишек, уцепившихся за платье Кэти грязными пальцами, тоже засмеялись, и Мак-Грегор, любуясь женой, подивился тому, как все дети тотчас норовят ухватиться за ее подол. Кэти не сторонится брезгливо общения, ее не пугает самый неприглядный вид, и они, должно быть, чувствуют это и спокойно доверяются ей.

— Не проси у ханум сластей, — сказал Мак-Грегор шестилетнему мальчугану, тянувшему к Кэти руку.

— Но у нее ж полны карманы, — горячо возразил тот.

— А просить все-таки не надо, — сказал Мак-Грегор. — Ты им конфеты давала? — спросил он Кэти.

— Давала. Они тут в горных селениях в глаза не видят сахара.

— Этот чертенок опять просит, и если взрослые услышат, ему попадет.

— Ах, вздор какой, — сказала Кэти. — Он ведь не попрошайничает.

— Курду не пристало тянуть руку, — сказал Мак-Грегор.

— Твои высоконравственные нормы вечно идут вразрез с людской природой, — сказала Кэти, порылась в кармане и дала малышу конфету. Опять завертела ручку швейной машины, и Мак-Грегор, не отвлекаясь уже детьми, сообщил ей по-английски, что курды решили создать республику и замышляют восстать одновременно в Турции, Иране и, возможно, в Ираке.

— Замышляют — когда? — отозвалась недоверчиво Кэти.

— Этого они не захотели мне сказать.

— И немудрено. Они сами не знают. Золотые мечты и фантазии. Фантазии. Фантазии, — повторяла она, вертя ручку.

— Понятно, что дело пока еще отдаленное, — согласился Мак-Грегор. — Но они решили начать подготовку уже сейчас и на этот раз, возможно, добьются успеха.

— А чего они хотят от тебя?

— Еще не сказали.

— И догадываюсь почему, — насмешливо проговорила Кэти. — Они хотят, чтобы ты сперва поклялся могилой родной матери, что ты заодно с ними.

— Ты угадала.

— Но ты ведь еще не дал им клятвы?

— Нет.

— И не давай.

— Стоп! — сказала Кула, и Кэти остановилась и снова завертела ручку, когда Кула сказала: — Чик-чик!