Горшок золота - [54]
Среди тех, кто пришел, был и народ лупра[65], древние лепреконы этого мира, и скакали они козликами у героев между колен. Возглавлял их король Удан Мак Одайн и Бег Мак Бег[66], его танист, а следом явился Гломар О’Гломрах морской, сильнейший среди своего народа, облаченный в шкуру куницы; были там и главы родов, знаменитые с древности Конан Мак Рихид, Герку Мак Гайрид, Метер Мак Минтан и Эсирт Мак Бег, внук Буена, рожденного в победе. Этот король был тем самым Уданом, вождем народа лупра, на кого наложили узы испробовать кашу из великого котла Эмании, в оный котел он и упал, и был взят в плен вместе со своей женой, и продержали его там пять мучительных лет, пока не отдал он все, чем дорожил больше всего на свете, даже собственные башмаки; народ холмов до сих пор смеется над этой историей, а лепреконам и поныне от нее дурно.
Явился и Бов Дерг, Пламенный, редко зримый, а с ним его арфист, сын Трогайна[67], чья музыка исцеляет хворых, а скорбное сердце делает радостным; Эохай Мак Элатан, Дагда, Отец Звезд, и дочь его из пещеры Круахан[68]; Кред Мак Аэд с Рагери[69] и Кас Корах, сын великого оллава[70]; Мананаан Мак Лир[71] пришел из обширных вод, вопия громче ветра, а с ним его дочери Клиона, и Аойфе, и Этайн Белокурая; пришли и Колл, и Кехт, и Мак Грейна, Плуг, Орешник и Солнце, со своими женами, чьи имена не забыты – Банба, Фодла и Эйре[72], имена достославные. Не преминул прийти и Луг Долгая Рука, исполненный тайной мудрости, за чьего отца суровая месть настигла сыновей Туранна[73], – все они были при своих воинствах.
Пришел и еще один, кого воинства встречали криками могучей любви, – сама Безмятежная, Дана, Мать всех богов, незыблемая вечно. Ее дыхание – утро, улыбка – лето. Из руки ее птицы воздушные принимают пищу. Милый вол друг ее, и волк бежит обок ее, дружелюбной; на голос ее выглядывает из пещер маргаритка, а крапива баюкает ее копье. Роза облачается в невинность и с росой расточает вокруг свою сладость, а дуб веселится с нею на ветру. Ты прекрасна! Агнцы следуют за тобой по пятам, собирают дары твои по лугам и не гонимы; усталые человеки льнут к лону твоему вековечному. Через тебя все поступки и деяния человеческие, через тебя все голоса слышны нам, даже Божественный Обет и дыхание Всемогущего издалека, наполненное благодатью.
С изумлением, с восторгом взирала дочь Мурраху на сборы сидов. По временам глаза ей ослеплял чей-нибудь лоб, сиявший самоцветами на солнце, или же торк[74] широкого золота вспыхивал, словно факел. На белокурых локонах и на темных сияло солнце; белые руки вскинутся, мигом пойманы взглядом, исчезают, вновь появляются. Глаза тех, кто не медлит, не предается расчетам, смотрели в глаза ей, не хваля, не вопрошая, но мягко и без испуга. Голоса свободных людей звенели у нее в ушах – как и смех счастливых сердец, без мыслей о грехе и стыде, свободные от уз самости. Ибо эти люди, пусть многие, были едины. Всяк говорил с другим, словно с самим собой – без оговорок или уловок. Все двигались вольно, каждый по своему желанью, но двигались и слитно, будто одно существо: крича пред Матерью богов, кричали они в один голос и кланялись как один. Многие их умы проницал единый ум, настраивал, направлял, и через миг переменчивое и текучее сделалось сомкнутым и естественным с одновременным постижением, всеобщим действием – а это есть свобода.
На глазах у Кайтилин танцы прекратились и все поворотились едино к спуску с горы. Те, что впереди, устремились вперед – и те, что за ними, все в четком порядке.
Тут подбежал к ней, невесте-красавице, Энгус Ог…
– Идем, возлюбленная моя, – сказал он, и рука об руку они поспешили среди остальных, смеясь на бегу.
Здесь не росло ни единой зеленой былинки – сплошной бурый ковер из торфа, простертый, докуда хватало глаз, по пологой равнине, прочь, туда, где вздымалась другая гора. Дошли до нее и спустились. Вдалеке виднелись рощи, а еще дальше – крыши, башни и шпили Города у Брода на Гатях и дорожки, что вились там повсюду; но на этой вышине один лишь колючий дрок тихонько рос в солнечном свете; тянула свою громкую песню пчела, птицы летали и распевали время от времени, да мелкие ручейки набрякали бегучей водой. Чуть поодаль красиво зеленели кусты, махали нежными листьями в тишине, а еще дальше, обернутые солнцем и покоем, глядели на мир со своих безмятежных высот деревья, и жаловаться им было не на что.
Вскоре добрались они до травянистых просторов, и начался танец. Рука искала руку, ступни выступали союзно, будто любили друг дружку; безмолвно приплясывали, не спотыкаясь, а затем грянула громкая песня – пели всем, кто влюблен в веселье и мир, какие отняты были обманом…
– Идите к нам, вы, кто не ведает, где вы есть, – вы, живущие среди чужаков в домах отчаяния и лицемерия. Бедные вы, несмелые! До чего вы запутались и замучились! Изумленные, смотрите вы и не понимаете, что глаза ваши вперяются в звезды, а ноги шагают по землям
