Горожанка - [4]

Дважды два из таблиц умноженья.

Наконец мне далась простота

Поведенья, касаний, поверий.

Доверять ни за что — просто так —

Другу, дереву, слову и зверю.

Памяти Вадима

1. «...Билет подала я старухе...»

* * *

...Билет подала я старухе,

Она отложила шитье,

И были по-мертвому сухи

Белесые губы ее.

И вот я за белой стеною,

Где белые башни стоят,

Светло, и тенями за мною

По воздуху листья летят.

Экскурсии пыльное стадо

Серьезно и дружно прошло.

Я в церковь, где тень и прохлада,

Горячее ввергла чело.

Босая, на камне холодном,

С обрывком билета в руке,

Тебя я увидела, родный,

На сводчатом том потолке.

У горла раскрыта рубашка,

Очерчены кругом черты,

И что-то — не рыбка, не пташка —

В ладони, и хмуришься ты...

Не мертв, и не жив, и не тело,

А плоскости, краски во мгле...

И я поняла, как сумела,

Что нету тебя на земле.

В коротком дыханьи печали

Я слезы стирала со рта.

Старуха гремела ключами,

Старуха закрыла врата...

2. «Вот и опять в этом мире цветов...»

* * *

Вот и опять в этом мире цветов,

В мире прелестном,

Ты возникаешь из линий и снов

Над перелеском.

Ты за окном электрички летишь,

Полупрозрачен,

И не поводит сосед — вот поди ж!

Оком незрячим.

Мне только виден: в квартале ночном

Очерком зыбким

Ходишь, гуляешь со мной перед сном

С полуулыбкой.

И вечерами, присев на диван,

Руку подымешь,

В куртке, которую ты надевал

Здесь, в этом дыме

От сигарет, точно так же молчком,

Тот же, что прежде,

С полуусмешкой, с полукивком,

В той же одежде.

Только не бред — здоровым-здорова,

Только не призрак,

Просто подъемлет из почвы трава

Образ и признак,

Просто, беззвучен, бесплотен для рук,

В куртке потертой,

Лучше двух новых друзей старый друг,

Даже и мертвый!

«Сны на пятницу, среду...»

* * *

Сны на пятницу, среду,

В окнах сумрак дрожит.

А по следу, по следу

Собачонка бежит.

Мокрой мордою рыскать

И ушами прядать

От старанья, от сыска

Голодать, холодать...

Отражается, мокнет,

И, язык закусив,

Тихо пялится в окна,

Бороденку скосив.

Вырастает, жиреет

И ложится, — но там

Только воздухом веет

По следам, по следам.

Отголосками лета

Зелень в парках лежит,

И по белому свету

Собачонка бежит.

«У меня защитник — хватит...»

* * *

У меня защитник — хватит

Одного, куда ж еще?

Оловянный мой солдатик

С ружьецом через плечо.

Он стоит, прямой и строгий,

На рассохшемся бюро,

Перед ним ложатся строки

Под скрипящее перо.

Что уж я слезами моюсь?

В груде кубиков-руин

Он стоит, прямой как совесть,

Без соратников — один!

Армия его разбита:

Кто под шкафом, кто в туфле,

Всё отдельно — конь, копыта

И полвсадника в седле.

В лунном свете, в сонном мире

Он стоит, как на часах,

Во взъерошенной квартире,

Во дремучих во лесах...

Разломать и переплавить

Всё — до капли, до черты,

А иначе не исправить

Дерзкой этой прямоты!

Мой защитник, мой любимый,

Посмотрю — и удивлюсь,

И сама неисправимой —

Очень стойкой становлюсь...

Вино

До уксуса перебродило

До синевы, до черноты,

Со вкусом мяты, чернобыла,

Отчаянья и пустоты.

И не вином — а точно кровью

До горла налита бутыль,

И звезд ночных глаза воловьи

Глядятся в темень, в мяту, в пыль.

Так льется — водопадов гулы

На рюмки маленькое дно.

Который год мне сводит скулы

Мое прекрасное вино!

«С какого дерева опали...»

* * *

С какого дерева опали

Бумаги белые листы?

Познанье — дерево вначале,

Под осень — голые кресты.

Идешь, и звездные песчинки

Глаза слезят, и знаешь ты

В каких корнях какой личинки

Какие спрятаны следы.

Обжиты Китеж и Радонеж,

Известны запахи дорог,

И даже линии ладоней

Любимых — вдоль и поперек.

Газетное и просто поле

Заучены. Но в горле ком,

Как в детстве, — радостною болью

По иглам сосен босиком.

Но в руки не дается, дразнит,

Смешит — и плачу невпопад, —

Мой самый светлый, чистый праздник:

Бумаги белой листопад.

«Яблока зрелость — в преддверии...»

* * *

Яблока зрелость — в преддверии

Августа сборов и трясок,

Перед падением с дерева —

Сияние красок.

Крупными круглыми звездами

Яблоки в дерево влиты,

Оземь не сбитые грозами,

Только дождями умыты.

Были бутонами, сжатыми

Детскими кулачками,

Были раскрытыми, смятыми

Белыми лепестками.

Белым сады разрисованы.

Ночи морями вставали,

Избы причалами сонными

В белую пену вплывали.

Выплыли, сбросили кружево

В лето, в пору волнолома.

В завязях яблочно-грушевых

Сад потемневший у дома.

Яблоко! Точкой привязано

К яблоне, кануть готово.

Солнца лучом опоясана

Плоть его круга крутого.

Яблоко, звонкое золото,

Ты — совершенство сплошное,

Полное мякотью, холодом,

Мудростью и тишиною.

Быть ей стократ обезглавленной,

Яблоне... Августы наши!

Пыльной листвою оправлена

Зрелости полная чаша.

«Какие-то вьются бумаги...»

* * *

Какие-то вьются бумаги

По комнате, смерти вослед.

Приспущены на пол, как флаги,

Страницы из прожитых лет.

Шкафы открывать платяные

И книжные настежь пора,

Как будто из дальней страны я,

Невнятна мне писем гора.

Но хуже всего — безделушки!

Загадочный шарик и цепь:

И запах любимой игрушки,

И — вся! — одиночества степь!..

Цветок, лиловатый и плоский,

Положен в цветной туесок,

А рядом — печатка из воска

И маленький детский носок...

Тепло раздавалось когда-то

Вам, крохи, вам, вехи годов...

Не дни и не числа, а — даты

Мелькают... И сам ты готов

Отдать черепкам и осколкам

Ту малую каплю из глаз,

В которой ни соли, ни толку

В прощальный, в покаянный час...

Радищев

Стучит по стыкам колесо