Осталась минута.
— Я пойду, чтобы не смотреть тебе вслед, — сказал он. — А ты иди в вагон. Замёрзла, одета легко.
— В Кисловодске будет хорошо.
Что-то крикнула проводница. Оля переложила букет под другую руку и протянула ему ладонь. Он тряхнул её коротко, и пошёл, и не дошёл ещё до конца состава, как вагоны поплыли. Мягко, тихо.
Было сумеречно и совсем стемнело, когда он поднялся из метро возле дома и побрёл не домой, а в сберкассу. До закрытия оставалось несколько минут. Девушка-контролёрша перед тем, как уйти, выдернула из ящика стола косынку и уже причёсывала волосы, растрёпанные за день. А он всё сидел за тем самым столом, у которого впервые увидел Олю, но не вспоминал об этом. Просто сидел.
— Число, сынок? — спросила его какая-то старушка.
Старушка писала телеграмму, поднимая брови к платку, опущенному на лоб. В том же помещении работала почта, и оно почему-то стало прибежищем пожилых людей.
— Нет, — ответил он, расплываясь. — Число-то я помню. А как моя фамилия?
Бабушка положила ручку, посмотрела на него и покачала головой.
— Ну! — поторопила контролёрша. — Скоро там?
Он спрятал деньги и остановился у телефонной будки, роясь в карманах в поисках монеты. Надо позвонить начальнику и сказать, чтобы завтра его не ждали. Заболел? Нет, не заболел.
— Завтра меня не будет, — сказал он в трубку.
Потом вспомнил о срочных делах на завтра, но всё же повесил трубку. Всё так. Срочных дел набралось много. А когда их не было? И каждый день он был готов делать их, не считаясь с рабочим расписанием, слушать людей, лететь к людям, если надо, всегда срочно — самолётом, уже забыл, когда ездил, и соскучился о поездах. Дела, дела… Время, отданное им, легло в жизни такой толщей, что не хватит самых длинных буровых труб, чтобы добраться до той его молодой поры, когда он был свободен и беспечен.
Но что делать, если и сейчас он забыл о своём возрасте? Он не чувствовал себя стариком, не чувствовал солидным мужчиной, прожившим всю эту толщу лет. Он был молод и поехал на аэродром, не заглянув домой. Правда, в пути подумал, что это мальчишество. Да ещё какое! Ненужное. Безнадёжное. Глупое. Но он хотел её увидеть. Он не мог не увидеть её. Это стало самым главным в ту минуту его жизни. А срочные дела простят ему завтрашнее отсутствие. Самолёт! Можно за всю жизнь — один день, одну минуту?…
С самолётом повезло. Как нарочно. Зимняя луна качалась в иллюминаторе всю дорогу…
… Оля выпрыгнула из вагона и остолбенела. Улыбаясь ей виновато, он стоял на солнечной платформе, держа букет роз, приподняв их к самому подбородку, словно хотел спрятаться за ними.
— Ну! — сказала она и пожала плечом ещё более неловко, чем всегда. — Миша! Как ты оказался здесь?
— Сейчас это гораздо проще, чем сто лет назад.
— Миша! Миша! — повторила она.
Он взял её чемодан, и они пошли по перрону среди солнца и других встречающих и приезжающих. Солнце по-летнему лезло в глаза и сильно грело. Даже её пальтишко с песцом казалось лишним, а его чёрное пальто пугало людей. Небо было высоким и ясным.
— Подожди, — сказала она, взяла его под руку и зашагала решительней. — Теперь слушай. Сейчас мы пойдём в загс. Спроси, где он тут находится. Товарищ! Ну, ладно. Спросим на улице.
Он улыбался глазами.
— В загс! — весело объявляла она, шагая. — В загс!
— И что будет? — спросил он, останавливаясь у автобуса на вокзальной площади, многолюдной в этот утренний час. — Ничего не будет. Ты мне всё сказала. Спасибо вам, Оля.
— За что?
— Как ни странно, за правду приходится благодарить.
— А почему «вам»?
— Вырвалось. Я хотел поблагодарить тебя в высоком стиле.
— Миша, ты выпил?
— Для храбрости.
— Если бы люди всё время говорили друг другу правду, они стали бы счастливее?
— Но счастье стало бы настоящим.
— Ты жестокий, Миша.
— Нет. Извини, что я прилетел. Хотелось ещё раз увидеть…
— Да, ты самый добрый.
— Перестань. Всё по-человечески.
— Нет, Миша, нет!
Он поставил чемодан на асфальт, у её ног.
— Счастливо тебе, Оля. Счастливо!
И зашагал к такси через всю площадь. Он спешил. Руки он держал в карманах, расставив локти. Спина у него была широкая…
Отчего же жизнь не дала ей любви к нему? У неё пересохло в горле. Он уходил от неё. Теперь навсегда.
