Город заката - [41]

В связи с этим рукой подать до следующей догадки. Не в пчелах ли кроется эта улавливаемая где-то на самых антресолях сознания сложно-перекрестная связь двух пар: места — времени <=> звука — смысла?

Хотя и поверхностно, но, в общем-то, внятно валентные связи этих пар обнаруживаются в следующих сентенциях:

«Совпадение вещи и места — и только это — делает их значимыми в области смысла»;

«Место есть ловушка смысла вещи в пространстве: смысловая линза, через которую разглядывают тайну вещи»;

«Смысл есть понимание в звучащей ауре тайны»;

«Звук есть место смысла вообще и в пространстве в частности»;

«Время есть мысль о месте вещи»;

«Звук, просодия есть время, которое проистекает — как квантовая волна из элементарной частицы — из смысла и которая в него же — через понимание — возвращается»; а значит:

«Звучащее слово есть временная составляющая пространства, оно разворачивает его осмысление».

Сходные соображения великолепно изложены Велимиром Хлебниковым в его размышлениях о топологии звукосмысла.

И снова без пчел здесь не обойтись. Их медиумические функции между пространством и смыслом прозрачны. Подобно словам — полетом по строчкам стиха за взятком смысла, они покидают сознание-улей и частицами понимания возвращаются в него, облетев окрестность произрастающей, как на кипрейном лугу, тайны. Вот отчего уста, владеющие даром просодии, — сладкие и золотые: потому что медоточивы, лакомы пчелам.

Но мы наталкиваемся на Самсонову загадку: «Из поедающего вышла еда, из мощного вышло сладкое» (перевод Ф.Гурфинкель).

Жаботинский в «Самсоне» рассказывает свою версию того, как Шимшону удалось полакомиться медом с помощью пантеры, которую он разорвал, как козленка, для того, чтобы задать очередную свою загадку коварным брачным друзьям: как из свирепого вышло сладкое. У Жаботинского в этом эпизоде действуют Самсон, зеленоглазая девушка и ловкий мальчик Нехуштан, сумевший вынуть пчелиные соты из обглоданного насекомыми трупа пантеры. В общем-то, это обычное дело, когда дикие пчелы за неимением дупла используют скелеты животных, обтянутые клочьями шкуры, в качестве естественного укрытия для своих сот. Нехуштан развел костер длиной в десять шагов, за которым сумел спрятаться от разъяренного роя вместе с сотами. Пчелы, пантера и женихи были посрамлены.

Пантера — собирательное название, объединяющее львов, ягуаров, леопардов и тигров. Кто именно из них обитал на территории Древнего Израиля, я не знаю, но это неважно, ибо разорвать пасть любому из них — подвиг.

Теперь, наконец, надо рассказать, как однажды я сам всерьез встретился с пантерой на Святой земле и что из этого вышло.

Но прежде я хочу вспомнить черепаху из парка Вейцмановского института. Огромную средиземноморскую черепаху, размером с улей, которую я иногда встречал неподалеку от тропинки, ведшей от одной из калиток к учебным корпусам. Панцирь черепахи был в двух местах изрезан надписями. Приложился к нему и я.

У пляжа близ города Нес-Циона высилась ржавая корма выброшенного штормом судна. Уже в конце марта мы загорали на этом пляже и даже немного купались в обжигающей соленой воде. Однажды я провел на пляже полдня в одиночку. На обратном пути сошел с шоссе, намереваясь срезать через пустырь. Наткнулся на гончарные мастерские. Огромные стада горшков, кувшинов, амфор, пифосов стояли вокруг (может, без «стояли» — стада стояли — стадо, кажется, всегда в движении, а если спит, то лежит), из их столпотворения трудно было выбраться. Дальше пустырь продолжился, превратившись в сильно пересеченную местность.

Кругом ни души. Наконец рельеф разнообразился. Появились бетонные блоки, ограждение из сетки рабицы. И все бы ничего, если бы я не попал на пустырь, с которого не знал, как покороче выбраться к шоссе — вдоль него, очевидно, шли далекие белые дома, крытые красной черепицей, чьи крыши были видны из-за пригорка.

Довольно странно заблудиться на открытой местности, изрезанной овражками, пригорками, ложбинами. Избыток выбора направлений для движения только запутывает, и приходится выбираться повыше, чтобы оглядеться и не потерять ориентацию.

Увлеченный этим делом, я не заметил, как снова приблизился к невысокой проволочной сетке. Я взял в сторону, взобрался на очередной пригорок, чтобы снова осмотреться и прикинуть, как двигаться дальше.

И тут на расстоянии шагов в сорок я увидел некое поразительно знакомое животное. Я изумился до глубины души. Глаза отказывались видеть то, что видели. Мозг им не верил. На расстоянии десяти секунд быстрого шага лежал тигр. Я отчетливо видел его сильное тело, полоски на шкуре. Я замер, всматриваясь, надеясь на то, что тигр мертв и не шевелится. Надеясь на то, что передо мной чучело. Вопрос о том, зачем кому-то понадобилось на пустыре оставлять шикарное чучело тигра, мне в голову не приходил, — сознанию нужно было обезопасить себя любым способом. Но вот тигр зевнул, и я разглядел обнажившиеся клыки.

Я понял, что надо как-то физически, а не мысленно выбираться из этой истории. И взгляд мой вновь обратился в поисках направления — теперь бегства. На некотором расстоянии от тигра я увидел львов. Гривастого самца и львицу. Раньше я их не замечал потому, что песочный цвет львиной шкуры хорошо сливался с цветом пустыря. А тигр выделялся. Несколько мгновений я еще надеялся, что львы — это точно чучела. Но львица потянулась вперед и прикусила огромную кость с остатками мяса.