Город Ветров - [29]

Мнения, услышанные нами, были самые разнообразные — от надежды и пожеланий успеха, от выкриков восхищения красотой всадниц — до разочарования и улюлюкания. Не всем нравилось, что на такое ратное дело были выбраны женщины, и притом — чужестранки.

Досталось и моим очкам, и толстому заду Далилы, и грузной посадке Гиневры. Только Ипполита сидела как влитая на своем жеребце и невозмутимо смотрела вдаль. Когда толпа немного поредела, она пришпорила своего коня, мы припустились за ней, и вскоре вся наша четверка была за пределами городских стен.

Отъехав подальше от людских взоров, мы воспрянули духом. Я слегка расслабила мышцы, Гиневра с Далилой сблизили своих коней и принялись чесать языками, но Ипполита по-прежнему скакала перед нами на несколько корпусов впереди.

В седле я держалась на удивление легко. Будто и не было вчерашней изнуряющей усталости и утренних болей в растянутых мышцах. Гиневра поравнялась со мной.

— Слушай, Марина, меня тревожит одна мысль. Эти, — она кивнула на всадниц, — язычницы и ничего не понимают… А ты? Ты веришь в Господа?

— Какого господа? — не сразу сообразила я.

— Ох! — Гиневра возвела очи горе и наверняка причислила и меня к язычницам. — В Господа нашего Иисуса?

— Нет, не верю, а зачем?

Блондинка даже отпустила вожжи и схватилась руками за голову. Ее щеки запылали. Она не знала, что делать. То ли пуститься от меня вскачь и присоединиться к завзятым язычницам, которые слыхом не слыхивали о ее Господе, то ли переубедить меня и обратить в истинную веру. Все это можно было прочитать на бесхитростном лице Гиневры, супруги христианского короля.

— Послушай, — сказало я мягко, — я пришла из мира, где твой Иисус уже две тысячи лет как родился. Кто знает, был он, не был? Тем более, что я из страны, где большинство населения исповедует ислам.

Гиневре стало совсем худо.

— Так ты сарацинка! Из тех, кто держит у себя в неволе гроб господен. Как я обозналась! Наш Людовик святой всю жизнь посвятил войне с сарацинами! Но они темные, как шоколад, а ты рыжая! — ее голос крепчал, она не видела ничего вокруг, и мне вдруг показалось, что вот-вот она набросится на меня с кулаками, защищая свою веру и реноме своего Господа.

Нет, меня всю жизнь, неважно, где я нахожусь, будет преследовать рок. Сколько же я натерпелась из-за своего цвета волос…

— Что тут за крики? — это подъехали к нам Ипполита с Далилой.

— Не знаю, — сидя на Ранете, мне как-то удалось пожать плечами. — Гиневра выясняет, какой я веры, и ей что-то не нравится.

— Странно, — задумалась Ипполита. И обратясь к источнику беспокойства, спросила: «А ты приносишь ежегодные дары в храм Афродиты? И когда ты последний раз участвовала в дионисовых мистериях?»

Гиневра лишилась дара речи. Она хватала ртом воздух, и Далила, подъехав к ней, постучала ее по спине.

— Ладно, — примирительно сказала я, — оставьте ее. Видите, человек весь на нервах. — И обратилась к Гиневре: «Слушай, а что ты хотела узнать?»

— Можно ли мне, христианке, носить вот это? — и она, схватив свои шаровары, потянула их в сторону.

— А что в этом плохого? — удивились Ипполита с Далилой. — Удобно, не мешает на лошади сидеть.

— Но это богопротивно! — воскликнула неистовая христианка.

— Ах, оставьте ваших глупостей!.. — мне послышалось, что Далила выразилась вполне по-одесски.

И наша компания вновь двинулась вперед.

Глава восьмая, в которой появляется Сенмурв, умеющий говорить, несмотря на четыре лапы, хвост и крылья

Широкая брусчатая дорога стала постепенно сужаться, исчезли редкие дома за крепостной стеной, встречные прохожие попадались все реже и реже, и мы въехали в густой хвойный лес.

Сразу стало как-то неуютно. Наст из сухих еловых иголок заглушал стук копыт, и даже солнечные лучи с трудом пробивали себе дорогу среди темнозеленого лапника.

Наши болтушки машинально перешли на шепот. Тишина окружила нас ватным покрывалом, и казалось, даже воздух стал каким-то плотным и тягучим. Наши кони стали всхрапывать и раздувать ноздри. Наконец, вороной Ашкелон встал на месте, будто уткнулся в невидимую стену, и никакие понукания Далилы не имели успеха.

— Здесь что-то не так, — сказала Ипполита, осаживая своего Антиноя, — надо проверить. Давайте каждая будет смотреть в свою сторону.

Мы развернули коней и спешились. Осторожно ступая по хрустевшим еловым веткам, я заглядывала за деревья так, что от напряжения стала болеть шея. Ничего не было видно, да и сгущавшиеся сумерки не облегчали поиски.

— Сюда, сюда! — внезапно закричала Гиневра.

Бросившись на ее зов, мы выскочили на небольшую поляну. Жуткая картина предстала перед нами: между двумя елями была натянута гигантская паутина. Ее нити были толщиной с карандаш. А сам владелец — толстый мохнатый паук величиной с крупную кошку сидел на ветке и намеревался заняться своей добычей. В паутине бился большой серый кокон. Из него доносились скулящие звуки. Паук не переставал трудиться: он обматывал кокон нитью, тянущейся из сильных жвал. Зрелище было, надо сказать, препротивнейшее.

Увидев нас, паук оставил свою жертву и внезапно выбросил в нашу сторону нить. Паутина, как лассо, долетела до Гиневры и обвила ее ногу. Быстро перебирая лапами, мохнатое чудовище стало тянуть лассо с привязанной к нему Гиневрой к себе. Мы с Далилой бросились к ней.