Город святых и безумцев - [6]

Вместе с этим водопадом сведений карлик предложил грубую морщинистую руку, которая, когда Дарден ее пожал, оказалась очень холодной и шершавой на ощупь.

— Дарден.

— Дарден, — повторил карлик. — Дарден. Спрошу вас еще раз, вы хотите ее купить?

— Кого?

— Женщину в окне.

Дарден нахмурился:

— Нет, разумеется, я не хочу ее покупать.

Дворак вперился в него черными, водянистыми глазками. Пахло от него крепким мускусом речного ила с резкой примесью дурманящего ореха гиттл.

— Надо ли говорить, что она всего лишь мираж в окне? — возразил он. — Для вас она не реальна. Увидев ее, вы влюбились. Но если пожелаете, могу найти вам похожую на нее женщину. За деньги она сделает все, что угодно. Хотите такую?

— Нет, — отрезал Дарден и отвернулся бы, будь в толчее хоть сколько-то места, чтобы так поступить, не показавшись грубым. Рука Дворака снова легла ему на локоть.

— Если не хотите ее купить, то чего же вы от нее хотите? — В голосе карлика звучало полнейшее недоумение.

— Я хотел бы… я хотел бы завоевать ее. Мне нужно подарить ей вот эту книгу. — А затем, лишь бы избавиться от карлика, Дарден сказал: — Не могли бы вы отнести ее и сказать, что она от поклонника, который хотел бы, чтобы она ее прочла?

К удивлению Дардена, Дворак начал пыхтеть и отдуваться. Поначалу тихие, эти звуки становились все громче, пока река Моль не изменила свое теченье по изгибам его лица и что-то прикрепленное к подкладке его куртки не зазвякало сотней смертоносных осколков.

Краска бросилась Дардену в лицо.

— Полагаю, мне придется поискать кого-то другого.

Достав из кармана две натертые до блеска золотые монеты с портретом Трилльяна Великого Банкира, он приготовился резко повернуться на каблуках.

Посерьезнев, Дворак в третий раз потянул его за рукав.

— Нет, нет, сэр. Прошу меня извинить. Простите, если оскорбил или прогневал вас. — Рука с пальцами-обрубками вытащила из-под локтя Дардена книгу в цветной обертке. — Я отнесу ее женщине в окне. Труд невелик, ведь, видите ли, я коммивояжер «Хоэгботтона и Сыновей». — Тут он отвел левую полу куртки, открыв пять рядов столовых ножей: зазубренных и обоюдоострых, из китового уса и стали, с рукоятками из резного дерева и толстой кожи. — Видите? — повторил он. — Я продаю их ножи за комиссионные. Это здание, — он указал на кирпичную стену, — мне знакомо как мои пять пальцев. Пожалуйста?

Болезненно ощущая клаустрофобичную близость карлика, его вонь, Дарден предпочел бы отказаться, отвернуться, бросить не только резкое «нет», но «Как вы смеете касаться служителя божьего?». И что тогда? Тогда придется завести знакомство с кем-то из местных, обратиться к какому-нибудь головорезу на пыльном тротуаре, ведь он не может совершить нужный поступок сам. В этом его утвердила дрожь, появившаяся в коленях, стоило ему приблизиться к «Хоэгботтону и Сыновьям», дребезжание на языке слов, которые вываливались скомканно и бессвязно.

Первым порывом Дардена было выдернуть книгу из рук Дворака.

— Хорошо, хорошо, можете отнести ей книгу. — Он снова вернул ее Двораку. — Но поторопитесь. — Облегчение словно бы сняло с его плеч бремя зноя. Он опустил монеты в карман жилетки Дворака. — Идите же, — махнул рукой он.

— Спасибо, сэр, — сказал карлик. — Но разве не лучше нам встретиться завтра, здесь же и в тот же час, чтобы вы узнали, как она приняла подарок? Чтобы, если пожелаете, вы могли поднести ей второй?

— Разве мне не следует подождать, не увижу ли я ее сейчас?

Дворак покачал головой:

— Нет. Где тогда тайна, где романтика? Поверьте мне: вам лучше исчезнуть в толпе. Намного лучше. Тогда она станет гадать, как вы выглядите, как себя держите, а единственной путеводной звездой ей станет тайна подарка. Понимаете?

— Нет, не понимаю. Совсем не понимаю. Я должен доподлинно знать. Должен позволить ей…

— Вы правы… вы совсем не понимаете. Сэр, вы, случайно, не священник?

— Да, но…

— Не кажется ли вам, что с этими сведениями лучше было бы подождать до подходящего момента? Не думаете ли вы, что ей покажется странным, что за ней ухаживает священник. На вас платье миссионера, сэр, но ведь она не обычная прихожанка.

И тут Дарден понял. И удивился, как это сам не догадался раньше. Он должен постепенно посвятить ее в частности своей профессии. Нельзя объявлять об этом открыто и прямо, иначе можно ее отпугнуть.

— Вы правы, — сказал он. — Разумеется, вы правы.

Дворак похлопал его по руке:

— Доверьтесь мне, сэр.

— Тогда до завтра.

— До завтра, и принесите еще монет, ведь я не могу питаться одними благими побуждениями.

— Разумеется, — отозвался Дарден.

Поклонившись, Дворак повернулся и направился к двери «Хоэгботтона и Сыновей» и — быстро, ловко и грациозно — исчез за ней.

Дарден же поглядел вверх на возлюбленную, спрашивая себя, не совершил ли ошибки. Ее губы еще манили его, и казалось, все небо сосредоточилось в ее глазах, но он последовал совету карлика и с легким сердцем исчез в толпе.

II

Дарден, счастливее, чем был в тот день, когда три месяца назад распростился с лихорадкой в больнице Сестер Милосердия за пятьсот с чем-то миль отсюда, легким шагом шел по бульвару Олбамут, вдыхая ароматы скворчащих в открытых сковородах сомов, пряного трескового супа, сладкое сожаление переспелых дынь, гранатов и личей. Ощутив бурчанье в желудке, он остановился купить немного жареной говядины с луком на шампуре и съел ее быстро и шумно, вытерев после руки о штаны. Прислонясь к фонарному столбу возле уличного цирюльника, он, чувствуя кислые миазмы шампуней и отступив подальше от ползшей в водосток мыльной струйки воды, достал купленную в «Борхесовской лавке» карту. Дешевая печать на бурой оберточной бумаге, названия многих улиц подписаны от руки. Одноцветная, она не выдерживала сравнения с татуировкой Дворака, но была точной, и он без труда нашел пересечение улиц, на котором примостился его постоялый двор. Позади постоялого двора раскинулась чаша старого города, к северу от него простирался Религиозный квартал, где ждал его наставник Кэдимон Сигнал. К постоялому двору он мог пройти двумя путями. Один лежал через район старых фабрик, разумеется, заставленный трупами проржавевших моторных повозок и железнодорожных вагонов, заваленный разрезанными и загибающимися в глубочайшей бесполезности вверх рельс. В детстве, проведенном в городе Морроу, Дарден вместе с давно потерянным другом Энтони Толивером (за пристрастие к оливкам или их маслу его прозвали Толивка-Оливка) играли как раз в таких местах, но они не отвечали его темпераменту. Дарден помнил, как их игры утрачивали веселье от одного только вида поездов с поставленными на попа огромными, тупорылыми головами: одни стеклянно взирали в небо, другие уткнулись носом в прохладную темную землю. У него не лежала душа к такой смерти металла, особенно сейчас, когда его пульс то замедлялся, то учащался, и он ощущал одновременно спокойствие и лихорадочную тягу двигаться.