Город святых и безумцев - [4]

С такими мыслями на уме Дарден толкнул стеклянную дверь, и скрипнули лакированные дубовые половицы, раз-два-три звякнул колокольчик. С третьим звяком появился облаченный в темно-зеленое клерк (рукава топорщатся золотыми запонками, туфли бесшумно ступают по толстому ковру) и с поклоном спросил:

— Что вам угодно?

На что Дарден объяснил, что ищет подарок женщине.

— Не той, с которой я знаком, — добавил он, — а той, с которой хотел бы познакомиться.

Клерк, молодой повеса с грязными русыми волосами и лицом столь же утонченным, как бараний пуддиг, лукаво подмигнул.

— Понимаю, сэр, — улыбнулся он, — и у нас есть как раз то, что вам нужно. Прибыло две недели назад из «Министерства прихотей». Окситанский автор, сэр. Прошу, следуйте за мной.

И он провел Дардена мимо монументальных полок с историческими текстами, которые просматривали усохшие зануды в оранжевых панталонах (без сомнения, университетские фигляры, практикующиеся перед каким-нибудь вычурным праздником возрождения Восса Бендера), и объемистых, запыленных полок с побасенками и пасторалями, заброшенными всеми, кроме вдов в черном и мальчика лет двенадцати в очках с толстыми стеклами, затем мимо исчерпывающих кип философских фолиантов, на которых пыль собралась еще плотнее, пока наконец они не достигли закутка, скрытого за вывеской «Похороны» и притаившегося под табличкой «Объекты желания».

Тут клерк снял с полки изящный томик ин-октаво с золотым обрезом и богатым бархатным переплетом.

— Книга называется «Преломление света в тюрьме», и в ней вы найдете сокровищницу мудрости последних труффидианских монахов, заточенных в темных башнях Халифа. Этот трактат тайком вынес из узилища один бесстрашный искатель приключений, который…

— …будем надеяться не был сыном Хоэгботтона, — сказал Дарден. Ведь доподлинно известно, что «Хоэгботтон и Сыновья» поставляют среди прочего всевозможные фальсификации и подделки, а ему неприятно было думать, что он подарит возлюбленной предмет, который она сама, возможно, распаковала и внесла в опись.

— «Хоэгботтон и Сыновья»? Ну что вы, сэр! Это не сын Хоэгботтона. С «Хоэгботтоном и Сыновьями» мы дел не ведем, разве что берем на комиссию их пособия и путеводители, так как их методы… как бы поточнее выразиться?., сомнительны. Нет, ни с Хоэгботтоном, ни с его сыновьями мы дел не ведем. Но о чем я? Ах да, труффидиане. Вот уж кто мастера в искусстве каталогизировать страсти! И притом с самыми серьезными разграничениями. Иными словами, когда я говорю вам, сэр, «страсть», то подразумеваю это понятие в его самом широком смысле, который не позволяет близости такого рода, которая может показаться вульгарной даме, с которой вы желали бы познакомиться. Оно говорит лишь об абстрактном, бестелесном, — как выразился бы кто-то, поостроумнее меня. Оно не оскорбит — о нет! — скорее облечет подносящего подарок ореолом тайны, который окажется неизмеримо притягательным.

Клерк протянул ему на рассмотрение томик, но Дарден лишь коснулся гладкого переплета и отказался, поскольку ему в голову пришла упоительная идея: его страницы он может изучать одновременно с возлюбленной. От этой мысли у него задрожали руки, как не тряслись с тех пор, когда его телом владела лихорадка и он страшился, что вскоре умрет. Он воображал себе свою руку, лежащую поверх ее, когда они переворачивают страницы, их взоры, устремленные на одну и ту же главу, один и тот же абзац, одну и ту же строку, одно и то же слово: тем самым они научатся страсти совместно, но по отдельности.

— Замечательно, замечательно, — сказал Дарден и после мельчайшего промедления, ибо он был скорее на мели, чем при деньгах, добавил: — Но мне понадобятся два экземпляра. — А когда брови клерка поднялись силуэтами двух испуганных чаек, обнаруживших, что бьющаяся в их когтях рыбина на самом деле акула, пробормотал, заикаясь: — И ккк-арт-ту. Карту города. Для Праздника.

— Разумеется, — ответил клерк, точно говоря: «Новообращенные повсюду, да?»

Дарден с кислой миной бросил только:

— Заверните вот эту, другую я возьму вместе с картой незавернутую.

И стоял чопорно, дрожа как струна от напряжения, пока клерк тянул время и отвлекался на пустяки. Он словно бы читал мысли клерка: «Отбившийся от Церкви священник, разуверившийся и не связанный никаким, заключенным с Господом заветом». Да, возможно, клерк был прав, но разве каноническое право не учитывает непредвиденное и равнодушное, сочетание чудовищности и красоты, составляющее самую суть джунглей? Как еще можно вобрать в себя и объяснить ужасающую благословенность людей племени Скорлупы, которые жили в вымытых водопадом пещерах и, будучи изгнаны Дарденом из своих жилищ и отправлены в миссию, жаловались на тишину, на молчание Бога, на то, что Бог отказывается говорить с ними, ибо что такое игра воды на камнях, нежели Глас Божий? Ему пришлось отослать их назад к водопаду, так как он не мог сносить страх на их лицах, растерянность, расцветающую в их глазах будто смертельный и мертвящий цветок.

Поначалу Дарден взял в джунглях любовницу: потную жрицу, чьи поцелуи душили и опутывали его, хотя и возвращали в мир плоти. Что, если это она растлила его миссию? Но нет, он пылко стремился обращать язычников, хотя преуспевал редко. Он не отступал, даже столкнувшись с диким зверем, диким растением или просто дикарем. Быть может, не отступал слишком долго, пред лицом слишком многих препятствий, тому свидетельство его волосы: угольно-черные с проседью или, в определенном свете, белые с черными прядями. Каждая белая прядь — дань лихорадке (столь холодной, что жгла и кожу превращала в лед), каждая черная прядь — свидетельство того, что он выжил.