Город счастливых роботов (авторский сборник) - [62]

А как еще поступить в безвыходном положении? Наверное, сделать что-нибудь хорошее. Плохое и так делают все, кому не лень.

Эх, Женька…

Тем временем пьяный Кен побежал к своей подружке и конфидентке Тру, которую закадрил еще в школьные годы и которой никогда не отказывал ни в чем, потому что Машка человек хороший – чего бы его не трахнуть, когда ему надо. Трушкина как раз поссорилась со своим пиндосом – надоела ей смычка двух культур и укрепление мира во всем мире, – отмечала это событие и была в приподнятом настроении.

Сцена с паданием в ноги повторилась. С той разницей, что Трушкина, как хрестоматийная русская баба, которая и не такого коня на скаку образумит, для начала отвесила верному другу пощечину, больше похожую на оплеуху. Кен слетел с копыт и рухнул под кровать. Он парень крупный, ну так и эта – сто восемьдесят без каблуков. Потом, естественно, русская баба пожалела беднягу, подняла, отряхнула, трахнула и предложила незамысловатый, но действенный план мести пиндосам. Просто рассказать. На весь город растрепать о «программе лояльности» – как пиндосы на заводе портят молодых русских, склоняя их к подлости. Вообще-то, она приберегала эту историю, чтобы шантажировать заводскую пиар-службу, когда надоест дареный красный цитрус и захочется белый, но для Кена ей не жалко.

Кен был малость не в себе от стресса и выпивки и соображал плохо. Хорошо у него сейчас получалось только одно: наблюдать, как люди реагируют. Например, он увидел, что Джейн меня любит. А Машка, похоже, любит его. И то и другое можно было осмыслить потом, а вот со мной надо как-то разбираться немедленно, выводить из-под удара. Он попросил Машку обождать, заскочил в магазин и примчался ко мне – с битой мордой и тремя упаковками пива.

Увидел меня и понял, что упасть мне в ноги выше его сил.

И сказал: увольняйся, очень тебя прошу.

Дальше была душещипательная сцена на берегу реки, в ходе которой Кен насочинял экспромтом с три короба, рассказал очень много правды и потом еще с три короба наврал. Ну не мог он передо мной открыться. Ему было страшно. Кен уже привык за этот день валиться в ноги разным хорошим людям, натренировался. Но до него только сейчас дошло, какая он первостатейная гнида. Пиндосская гнида. Ему нет прощения. Лучшее, что в нем самом было, он предал ради карьеры. А потом так заигрался, что предал вообще всё, ничего не осталось от Кеннета Маклелланда, одно дерьмо, хоть кидай его в реку вместо месседжа: вот как с вами будет, если опиндоситесь.

А меня он даже не продал и не предал – такую фигню замутил, которой в человеческом языке нет названия. Передо мной виниться смысла нет, проще сразу в воду головой. Да не утонешь теперь.

А ведь я бы его, идиота, простил.

Хотя бы ради него самого.

* * *

Увидав плакат за подписью «Янки Гоу Хоум» и получив разъяснения от Калиновски, пиндосы вызверились так, что вопрос о моем увольнении «без объяснения» встал колом. Анонимных Трудоголиков мне еще кое-как забыли, списали на местный колорит, но тут была уже та соломинка, которая ломает спину верблюду.

Прихватить меня «по технологии» было не на чем: работаю без сучка без задоринки, чемпион. Но всякой клоунады за мной числилось без счета, аккуратно зафиксированной и подшитой к делу. Многое на мне висело – и что я лично режиссировал, и что отчебучил в составе бесстрашного экипажа «Звезды Смерти», и где был простым статистом. Припомнили все, и чем дальше вспоминали, тем больше зверели. На меня повесили даже дурацкие шутки про жопу, которых никто не понимает. Я оказался вдруг главным подрывным элементом на веддинге. Три смены, восемнадцать чемпионских рыл, одно другого наглее, но мое рыло по совокупности заслуг – самое страшное. А веддинг – это гордость завода, и безответственному типу, который не любит компанию и ни в грош не ставит ее Кодекс, там не место.

В принципе, я не очень везучий. У нас Кен везучий точно, иногда чересчур, как вы скоро увидите, Джейн привыкла любую непруху отодвигать плечом и идти дальше, а Михалычу просто все до лампочки. А со мной и веддингом плюс на минус получился. Сначала повезло угодить в развеселую команду, а потом не повезло с ней же: за все приколы и примочки этой команды, иногда очень злые, пиндосы хотели отыграться на мне. В назидание остальным. Некая высшая справедливость тут присутствовала – я был такой же агрессивный интеллигент, как другие наши ситхи.

Но мы ведь не нарочно. Нас вынудили.

«Дартами Веддерами» три веддинг-поста обзывали с самого начала, едва только конвейер поехал. Как гласила заводская легенда, вовсе не из-за хмурых сосредоточенных рож, а из-за манеры первого тим-лидера, личного врага Калиновски, прямо на посту украдкой жевать печенье. Как связаны печеньки и Темная Сторона Силы, честно, не помню. Это из приколов старшего поколения: мне объяснили, и я моментально забыл. Ерунда, значит. Еще мы были «ЗАГСом» – ну, понятно. За «бракоделов» кому-то дали в хрюсло: не любят на заводе слово «брак», реагируют нервно.

Хмурыми и недобрыми веддеры стали попозже, когда темп работы возрос, порядки изменились к худшему, а печенье осталось то ли сладким воспоминанием, то ли несбыточной мечтой. В любом случае оно нарушало технику безопасности. Как ни странно, Кодекс корпоративной этики оно впрямую не подрывало – там о печенье не было ни слова.