Город пахнет тобою... - [2]

 — Мадемуазель, извините, — суетился вокруг консьерж. — Это фанатки, сами не знают, что творят. Они даже меня ревнуют к своим кумирам, — хохотнул наигранно. Станиславский бы сказал: «Не верю!»

 Я кивнула. Еще немного и грохнусь в обморок посреди холла. Ноги опухли. Новые туфли безумно жмут. Я вообще не могу идти. Разуться что ли? Мое появление в окружении группы полгода назад вызвало такую волну негодования среди фанатов, к какой я была не готова даже в самых ужасных своих прогнозах. Мы с ребятами четко обговорили, что наши отношения с Биллом — тайна за семью печатями, они нигде и ни при каких условиях не афишируются. Мария Ефимова — переводчик. Точка. Я сама по себе для всех. Просто работник. Переводчик-синхронист. О наших отношениях знали только несколько человек из охраны, которых Билл просил присматривать за мной, по сути назначив их моими телохранителями. Для меня всегда снимался отдельный номер, из которого я потом тихо выскальзывала среди ночи, и, стараясь не шуметь, шла к Биллу, или куда он тайно пробирался, чтобы заснуть рядом со мной, уткнувшись носом в волосы, прежде поцеловав в уголок губ. За эти полгода мы ни разу не прокололись. Днем на людях я то и дело играючи цапаюсь с Биллом, отчего непосвященным кажется, что мы ненавидим друг друга, демонстративно игнорируем, недовольно разбегаемся по разным углам. Но как только выпадает свободная секунда, как только мы остаемся одни, то тут же лезем друг к другу целоваться, ласкаться, обниматься. Билл использует любую возможность, чтобы коснуться меня, посмотреть, подразнить. Мы понимаем друг друга с полу-взгляда. Иногда он говорит, что я для него словно Том — одного взгляда достаточно, чтобы понять мысли и предугадать желания. Сам Том, впрочем, кажется, тоже понимает все наши взгляды и желания. Он прикрывает понимающую улыбку рукой, строит смешные рожи, закатывает глаза, типа я всё вижу. И охраняет наши отношения, принимает удары на себя. Днем я всегда держусь ближе к Тому. Мне так спокойнее и надежнее. Он оберегает меня и опекает, защищает перед всеми. Больше нет того глупого самовлюбленного самца, способного уложить в постель одним движением брови, есть мужчина, который многое берет на себя, ограждает от всех, хранит. Георг тоже постоянно трется рядом, отвлекает слишком пристальное внимание от меня и Билла на себя, купирует неудобные вопросы, переключает на другую тему. Вечерами мы с ним любим поболтать, пофилософствовать. Я в силу специфичной профессии журналиста, люблю послушать и пораспрашивать. Я знаю о нем такое, чего не знают самые близкие друзья. Мы шушукаемся, сидя в гостиной турбаса или фойе гостиниц, что-то тихо обсуждаем и строим планы, как удрать из-под бдительного ока охраны и посмотреть очередной европейский город (Билл не любит гулять, он любит развлекаться). С Густавом же все наоборот. С Густавом я болтаю так, что, кажется, на языке появятся мозоли. Густи слушает, задает вопросы, иногда что-то записывает в своем дневнике и делает умное лицо. Ему нравится слушать о путешествиях, особенностях разных стран, спорить до хрипоты, искать что-то в Интернете, чтобы доказать «этой русской выскочке», что она балда. Самое смешное, слово «балда» Густи произносит с таким очаровательным акцентом, как будто это нечто огромное, мягкое и пушистое, в которое хочется зарыться носом и вдыхать аромат ванили. Я заливисто хохочу, Густи смеется надо мной, а Билл бросает на нас ревнивые взгляды, а потом мягкой кошачьей походкой охотящегося ягуара подходит и садится рядом (а нечего хихикать без него!). И тогда я прижимаюсь к нему, трусь щекой о подбородок, а он целует меня в макушку и крепко сжимает руку. Фанатки и не догадываются, что все их вопли о том, что я не простой переводчик и сплю с Биллом, что Детка безумно в меня влюблен — правда до последней буквы. Они не знают одного — от огласки наших отношений его удерживает только беспокойство за мою жизнь. Но справедливости ради надо отметить, фанатки «укладывают» меня в постель ко всем, включая Дэвида… Дэвид по этому поводу жутко злится, ругается, иногда приобнимает меня за плечи и, хитро прищурившись, спрашивает, не хочу ли я попробовать. Билл из-за этого впадает в бешенство. Но я делаю очень большие глаза, наивно хлопаю длинными ресницами, обиженно выпячиваю нижнюю губу и тоном оскорбленной девственницы произношу: «Герр Йост, как можно, у меня контракт, в котором написано, что за половые отношения внутри коллектива вы меня уволите? Герр Йост, я не хочу, чтобы вы меня увольняли! Потерять такую работу — лучше сразу убейте!» Герр Йост довольно смеется, чмокает меня в щеку и отпускает. Группа тоже смеется. Громче всех обычно ржет злой Билл. Потом кидает в мою сторону какую-нибудь гадкую шутку, получает не менее гадкий ответ и на несколько минут вроде бы успокаивается. А когда его никто не видит, он показывает мне взглядом на дверь. Билл — собственник, он не может допустить, чтобы хоть кто-то касался меня и тем более делал такие предложения. Ему надо немедленно доказать, что он лучший, зацеловать, заласкать, чтобы и мыслей променять его на другого в моей голове не возникало. Но против Дэвида он ничего не может сделать. Только громко раздраженно ржать. И кидать на продюсера испепеляющие взгляды. Для всех Мари Ефимова — переводчик-синхронист. Свободная и независимая. Только так. Точка.