Город - [18]

У одного психолога, жившего в Городе, даже была теория, что сюда попадают люди, замученные совестью. Потеря памяти служила прекрасным способом избежать душевных терзаний.

Атмосфера в Городе из-за этого была очень терпимой (ко всему, кроме плохой поэзии — терпимость к плохой поэзии могла привести к смертельному исходу).

Точно так же обстояло дело не только с душевными странностями, но и с физическими — чтобы считать себя уродом, нужно помнить, как выглядит этот самый урод, и знать, что из себя представляет идеал. Конечно, некоторые недостатки приносили массу неудобств, но никто особенно не страдал из-за них, принимая их как должное. Получалось, что все странности и особенности были следствием чего-то, произошедшего в прошлом, но, так как этого прошлого никто не помнил, раскаиваться было не в чем. Никогда еще не было такого, чтобы кто-то оказался недоволен своей внешностью или характером, попав сюда. Их просто принимали, как должное.

Куран вел себя совершенно иначе. К тому же, Айрис все не покидало ощущение, что они уже где-то встречались.

Она принесла своему странному клиенту чайник и чашку.

— Спасибо, — буркнул тот, — сколько я вам должен?

— За счет заведения, — улыбнулась Айрис, удивив саму себя. Ничего подобного она секунду назад говорить не собиралась. Все так же удивляясь сама себе, она продолжила:

— Можно я с вами посижу?

К счастью, было утро, и в кафе почти никого не было.

— Можно, — разрешил Килш Куран, раздраженно смахивая попавшую в глаза длинную черную челку. — Если вам уж так этого хочется, то садитесь. И называйте меня на «ты», ради… всего святого. Мы же уже давно знакомы.

Айрис удивленно кивнула — она сама не назвала бы их знакомство давним, виделись-то они только один раз.

Мужчина пришел и на следующий день. И на следующий. Он был груб, он жаловался на судьбу, закинувшую его непонятно куда, он говорил с Айрис так, будто она была жалкой букашкой. И при этом, Айрис в его обществе забывала о странной и требовательной пустоте внутри. И она не могла понять, почему. Килш временами глядел на нее так, будто ненавидел всей душой. Но через секунду он забывал о ненависти и начинал рассказывать ей о своем одиночестве. А потом он печально улыбался и начинал описывать невиданные картины: города, которых никто здесь не помнил, пустыни, дворцы и сады. А затем он обвинял ее в странных грехах, как будто словами пытался отомстить за давно причиненную боль.

Через неделю они стали любовниками.

Заниматься с ним сексом было странно. Они оба рвались к друг-другу, будто могли умереть без взаимных ласк, а когда все заканчивалось, оставались в недоумении. Оба молча лежали, отстраненно смотря насквозь и не замечая друг-друга, и пытались забыть, что любовь не принесла удовлетворения, что желание обещало большее, что когда-то, возможно, все было не так. Единственным, что по-настоящему нравилось ей в странных отношениях, были рассказы Килша.

Он говорил про огромные города, связанные между собой воздушными дорогами. Города не были такими маленькими и упорядоченными, как ее Город, они были полны сумбура и хаоса, дома там не походили один на другой ни по размеру, ни по стилю, а улицы безнадежно запутывали путника, уводя его в глубь каменного леса.

В городах жили люди, которые боялись остановиться хоть на секунду и подумать, куда и зачем они бегут. Он рассказал ей о гигантских храмах, в которых приносили подношения богам денег и жадности, о странных машинах и механизмах. Он говорил обо всем этом так, будто видел людей со стороны, будто они казались ему насекомыми, копошащимися у ног. Айрис это заставило задуматься, а еще какое-то воспоминание настойчиво пробивалось наружу, но не могло пробиться.

Он говорил о ночной пустыне. О том, как отшельник, ищущий власти над собой и силы, уходил туда и как его атаковали искушения. Временами Куран так красочно описывал их, что ей казалось — он и сам когда-то был одним из миражей, соблазняющих отшельника.

Он говорил о драгоценностях и о том, что те впитали свет, который был здесь еще до сотворения мира. Он рассказывал о существах, которые потеряли этот свет и могли обрести его лишь на краткий миг, проглотив вместе с камнем. Он рисовал картины из слов: она почти видела, как демон пожирает драгоценности, не в силах утолить тысячелетний голод.

Айрис была зачарована его сказками. Впрочем, она не была уверена, что это сказки. Описания были слишком реалистичны и полны непонятных эмоций.

— Ты точно ничего не помнишь о своей прошлой жизни? — спрашивала она его не раз.

Он только качал головой и язвительно отрицал все, называя пустыми домыслами.

Она, чтобы как-то отплатить ему за картины иных миров, читала Килшу любимые стихи. Иногда он вспоминал продолжение, но говорил, что не знает, почему и где слышал стихотворение раньше. Стихи им нравились одни и те же.

В такие минуты Айрис казалось, что они — идеальная пара. Но иллюзия рушилась, стоило им сменить тему.

Килш жутко ревновал ее. Айрис сто раз говорила ему, что не изменяет. Он упрекал ее в том, что она меняет любовников, как перчатки. Айрис злилась и спрашивала, кто рассказал про нее такое. Говорила, что многочисленные любовники уже в прошлом, что теперь она любит его. Себе она признавалась, что ее чувства трудно назвать любовью, скорее, одержимостью. Стоило ей побыть без Курана хоть час, как в груди у нее образовывалась черная дыра и начинала высасывать из нее душу. Средство было только одно — бежать к Килшу в объятия. Даже его едкости и придирки после разлуки казались сладкой музыкой. К сожалению, только в течение первых пяти минут.