Город - [127]

Я не помню, как поднялся из-за стола, вышел из спальни, спустился по лестнице. Пришел в себя только на кухне. В руке держал разделочный нож.

8

Я попытался отбросить нож, но вместо этого еще сильнее сжал рукоятку. Не могу вспомнить, пребывал ли я в ужасе и хотел ли выбежать из дома. Находился все в том же сомнамбулическом состоянии, когда пересекал кухню, направляясь к двери в стене, открыл ее, включил свет в подвале и спустился по крутой лестнице.

Внизу обнаружил небольшое помещение без окон, целиком ниже уровня земли, со стенами из бетонных блоков и земляным полом. Обстановку составляли маленький деревянный стол, два стула и книжный шкаф с набором книг, подходящим девочке двенадцати-тринадцати лет: истории о лошадях, романтическая любовь, приключения. На полу лежал грязный и истлевший матрас. Над ним из бетонной стены торчал рым-болт, с которого свисала цепь, заканчивающаяся наручником.

Покачиваясь, я стоял около печки, уставившись в плотно утоптанную землю, которую усеивали ярко-белые и желтоватые кристаллы, отдаленно напоминающие соль. Теперь Клокенуол делился со мной своими образами – воспоминаниями. Он похоронил убитую девочку в глубокой могиле, засыпав ее порошковой известью, чтобы ускорить разложение и максимально нейтрализовать запах. Мысленным взором я видел, как он присыпал известь землей и утоптал ее. Плакал, когда работал. Не раскаивался в содеянном – из-за потери игрушки. Мелинда пролежала в могиле так много лет, что в подвале дурного запаха не осталось.

Я оторвал взгляд от пола, посмотрел на нож, гадая, с какой целью он заставил меня взять его из ящика стола.

И в этот миг Амалия позвала меня из кухни.

9

С округлившимися глазами, недоумевая, Амалия спустилась по лестнице в подвал. Роман, который она читала, не захватил ее, не могла она отделаться от мыслей о голосе, который обратился к ней в этом доме. С приближением сумерек она выглянула в окно и увидела, что в доме Клокенуола вновь горит свет.

– Я пошла в гараж, – объяснила она, – тебя не увидела, хотя музыка играла, но сразу поняла, где мне тебя искать. Твой приход сюда – моя вина. Ты не мог поступить иначе, когда я велела тебе не ходить сюда. Ты же мальчик, тебе двенадцать лет, и ты на грани пубертатного периода. Ты храбрый, это уже понятно, но нам нужно быстро уйти отсюда.

Она глянула на матрас, когда спустилась по лестнице, но ужас охватил Амалию лишь после того, как сестра связала его с рым-болтом, цепью и наручником.

Но, разумеется, и тут она не до конца понимала, что здесь произошло. Возможно, никогда не слышала о Мелинде Гармони, похищенной задолго до того, как сама Амалия появилась на свет Божий. Помня о проявленном к ней похотливом интересе мистера Клокенуола, моя очень умная сестра, похоже, догадалась, что наручник и цепь – символы заточения, а грязный матрац служил не только для отдыха. Кровь отлила от ее лица. Но, когда Амалия вновь повернулась ко мне, на лице читалось замешательство, а не страх.

В отчаянии, внезапно обильно вспотев, я пытался крикнуть ей: «Беги! Беги!» – но меня лишили голоса.

– Малколм? Что ты обнаружил? Что здесь произошло?

– Сладостные воспоминания, – ответил я, своим голосом, да только слова эти произнес другой.

Я все стоял, держа нож в руке, нацелив острие в пол, прижимая к ноге. Тут она увидела нож.

– Милый, зачем тебе этот нож? – Она посмотрела на печь, на темные углы подвала. – Кто-то здесь есть? Тебе грозит опасность?

Я направился к ней, мой голос произнес: «Если бы я увидел тебя первой, никогда бы не стал связываться с другой девчонкой».

Глаза Амалии раскрылись еще шире, она попятилась от меня.

Наверху захлопнулась дверь. Я догадался, что она нашла бы ее запертой, если б смогла добраться до верхней лестничной площадки раньше меня.

Она была моей сестрой, я любил ее душой и сердцем, она круглыми сутками дежурила у моей постели, когда я, восьмилетний, заболел гриппом, едва не убившим меня. Она была моей сестрой, и ее кларнет вдохновлял меня на сочинение музыки для саксофона, который быстро становился моей визитной карточкой. Я любил ее, как не любил никого, да и никто не позволял мне любить себя, а потому, если бы мне пришлось убить ее под воздействием злобного призрака, я бы тут же покончил с собой.

Именно я ковылял по жизни, именно мне недоставало грациозности, но в данном случае Амалия зацепилась ногой за ногу, потеряла равновесие и плюхнулась на третью снизу ступеньку. Когда я поднял нож, ее зеленые глаза, глубокие, словно арктическое море, сверкали от страха, чего там – ужаса.

Когда нож достиг верхней точки, я увидел на ее шее серебряную цепочку с крестиком, которую она носила в средней школе, но не после окончания. Наверное, она надела крестик перед тем, как выйти из дома, словно знала, что не найдет меня в гараже, и ей придется вновь идти в этот жуткий дом.

Когда нож начал опускаться, я внезапно осознал, что она купила серебряный крестик на серебряной цепочке и начала носить их в тринадцать лет, после того, как первый раз заметила, как на нее смотрел Руперт Клокенуол в тот самый день, когда она во дворе работала над арт-проектом для школы. Должно быть, она хотела отогнать зло, чувствовать себя защищенной в мире, где никто из нас не может считать себя в безопасности.