Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - [35]

То, что познание происходит в теле, т. е. воплощено, имеет бесчисленные последствия для понимания того, как мы воспринимаем строительную среду. То, как действует наш мозг и что он регистрирует, зависит от анатомии человеческого тела и от технологических операций наших сенсорных и моторных возможностей: колонии нервных окончаний на кончиках наших пальцев, не слишком выраженное их присутствие на наших ягодицах. Возвышение головы над торсом, размещение глаз на голове, то, как эти глаза обрабатывают линию, контур, угол, свет, тень и цвет. Все это дает нам возможности и накладывает ограничения на то, что мы видим, слышим, чувствуем и думаем. Например, человеческая голова с ее глазами, ушами, носом и ртом обладает многими приспособлениями, чрезвычайно важными для взаимодействия с окружающим миром. Вследствие того факта, что наша голова расположена высоко на теле, особенно по отношению к дурно пахнущим ступням и системе удаления отходов, находящейся внизу и сзади нас, наш ум полагает неприятные вещи «ниже» нас. Вот еще один пример: на опыте известно, что когда мы входим в рабочее помещение с потолками высотой восемь футов, мы отчетливо ощущаем, что пространство давит на нас больше, чем когда мы входим в офис с потолками выше десяти футов. Хотя мы едва ощущаем разницу между 12- и 13,5-футовыми потолками, потому что когда высота помещения существенно превышает наш размер по вертикали (высоту нашего тела с полностью вытянутыми руками), наша потребность в измерениях снижается.

Тела подстраивают под себя окружающий мир

Повсюду в нашем окружении мы видим следы аллоцентрического восприятия тел. Когда архитекторы рассчитывают высоту двери, глубину подоконника, пропорции коридора или линии прямой видимости аудитории, они учитывают то, как наши человеческие фигуры и сенсорные и моторные способности обживают физические окружения и взаимодействуют с ними. Но время от времени дизайнеры учитывают тонкости не только наших тел, но и наших воплощений в рамках более широкого и глубокого подхода, имеющего такие убедительные результаты, что одни они обосновывают необходимость более пристального внимания к таким нюансам.

Ярко выраженный пример – традиционное японское жилище. Размеры циновок татами – приблизительно 3 × 6 футов, что позволяет без труда переносить их с места на место. Что важнее, они, как правило, удобно укрывают тела спящих японцев. Короткая сторона татами в свою очередь соответствует трехфутовому в ширину модулю раздвижных панелей окон и дверей в традиционном жилище. Эти отношения пропорций – спящего тела к циновке, циновки к стене, стены к стоящему телу – приводят к очень грамотно рассчитанным, основанным на человеческих размерах системам проектирования из многих звеньев.

Эти принципы можно распространить на масштабы и пропорции тел на разных этапах развития человека. Когда архитектурное бюро Helen & Hard создавало свой сенсационный геопарк на расчищенном и выведенном из употребления прибрежном участке Ставангера, крупнейшего в стране нефтяного и портового центра, они проектировали для эгоцентрического восприятия: зона, заполненная надувными мячами для прыжков, и качели в виде птичьих клеток сделаны с учетом размеров тел маленьких детей, в то время как подростков-велосипедистов и скейтбордистов направляют к более масштабным трассам для катания. Но они также проектировали и с аллоцентрической точки зрения, сглаживая резкое различие в масштабах между монументальной гаванью и сравнительно маленькими людьми с помощью затейливого ритма аркады, представляющей собой якорные буи из переработанного пластика, водруженные на высокие металлические опоры.

Строительная среда должна быть спроектирована для аллоцентрических тел людей, это кажется очевидным. Дизайн стула должен быть результатом тщательного анализа положения сидящих человеческих тел, когда они занимаются разнообразной деятельностью – например, обедают, или читают, или отдыхают, или одеваются. И все же одно это указывает на сложность хорошего дизайна, потому что стулья – это нечто большее, чем просто подставка для человеческих тел, схожих с телами Адама и Евы. Они должны быть приспособлены также к нашей эгоцентрической телесности. Марсель Брюер, американский архитектор венгерского происхождения, создал один из самых знаменитых визуально убедительных предметов мебели ХХ столетия – стул «Василий» (Wassily) из гнутых наподобие велосипедного руля стальных трубок, превращенных в замкнутую геометрическую фигуру, легкую, но достаточно прочную, чтобы удерживать человеческое тело. Несмотря на популярность стула «Василий» (в том числе среди архитекторов), он не только казался механистичным, но и был холодным, как жаловался Аалто, коллега Брюера, говоря, что он спроектирован для аллоцентрического тела, а не для сверхчувствительного пучеглазого и большерукого сенсорного гомункула. Аалто утверждал, что в таких стульях чувствуется недостаток человечности, потому что «предмет повседневной мебели не должен отражать слишком много света»; к тому же объект, входящий в «тесное соприкосновение с кожей… не стоит делать из материала, обладающего высокой теплопроводностью».