Город грехов - [2]

Накинув на плечи плед, писатель вышел из комнаты. Он решил посетить привратника и расспросить его о блаженной…

— Можно войти?.. — Писатель приоткрыл дверь.

Неожиданно погас свет. В смутном уличном свете писатель увидел бледное лицо привратника.

Привратник был испуган.

Призрачный свет придавал этой сцене напряженность и ужас.

— Вы меня напугали… — заговорил привратник. — Я подумал, что вы призрак еврея, который явился, чтобы требовать возмездия или разоблачить скрытое преступление… вы верите в существование божественной справедливости?..

— Не знаю, что сказать… — пробормотал писатель. Он тоже был уверен, что видит перед собой призрака, усталого и несчастного.

— Вы, я слышал, переживаете черную полосу своей биографии?.. сочувствую вам…

— Спасибо…

— Люди говорят, что вы рассеиваете всюду страх… я понимаю, нет сомнения, что все эти нападки на вас, не более чем интриги… ссоры писателей… от зависти, от жалкого бессилия… к сожалению, наша жизнь порой зависит от молвы и слухов… молва умеет выдавать ложь за правду, рассказывает именно то, что ждет публика и делает это с искусством драматурга, привыкшего обращаться к зрителям с подмостков театра… надо сказать, что в ее запутанных историях с театральными эффектами часто скрывается вполне реальная жизнь… благодаря молве и ваш роман приобрел скандальную славу… вы дали волю своему воображению… все эти видения, страсти, от которых бросает в дрожь… конечно, сами вы не видели в этом ничего значительного… целью было развлечь себя, но вам удалось развлечь и читателей… за что же вас упрекать?.. — Привратник зажег свечу. — Обычно я книг нынешних авторов не читаю… они бесцветны, часто утомительны, но ваш роман я перечитал дважды… чрезвычайно любопытный сюжет… это и философский трактат, и поэма… в ней столько разнообразия, напряжения, столько естественной грации и легкости, правда, иногда трагическое преобладает над прекрасным, а красота никому не повинуется, кроме самой себе… кстати, я тоже пишу, намереваюсь написать целый роман… теперь все пишут, даже женщины… вот, соберусь с силами и напишу… сами того не подозревая, вы были моим учителем… с моей стороны было бы дерзостью предполагать, что вы польщены этим… или уязвлены моими критическими замечаниями… кстати, я бы отметил слабую связь историй между собой… молчу, молчу… наверное, вы явились по своим причинам или необходимости…

Выслушав писателя, привратник снова заговорил.

Писателю показалось, что он слышит в голосе привратника те же затаенно истерические нотки, которые нередко слышал и в голосе своего дяди, когда оставался у него на ночь.

История блаженной была вполне обычной. Дитя стыда и блуда, она родилась на паперти. То, что она родилась менее примечательно, чем тот факт, что она выжила. Девочку подобрала старая монахиня. Девочка не плакала. Она внимательно разглядывала исписанное морщинами лицо старухи, изучала, пыталась понять, в какой мир она попала. Детство девочки прошло в келье женского монастыря. Днем она щурилась на солнце, глаза ее слегка косили, и размышляла о боге, кто-то сказал ей, что солнце это бог нашего неба, а ночью спала и видела сны. В своих снах она умела ходить по воде и летать. Она была худой и маленькой, мало приспособленной к обычной жизни. На вопросы монахинь, кем она хочет стать, она молча размахивала руками, как крыльями. Она не говорила, она воображала в молчаливом созерцании почти бессознательно, как во сне. В 5 лет девочка научилась говорить и петь и узнала вкус славы. В 9 лет она уже умела вести себя в приличном обществе, говорила об искушении и грехе, и, побежденная соблазнами воображения, засыпала на коленях у бога. Она готовилась стать невестой бога. В 13 лет девочка испытала любовь к человеку. Человек явился к ней во сне. Новый жених ослепил ее глаза и помутил разум. Он внушал ей уважение и непонятный страх. Однажды ночью он овладел ею. Она очнулась, услышав невнятный подземный гул, напоминающий рычание. Стены кельи колебались. Пятясь, в страхе она наткнулась на что-то острое и потеряла сознание… Последнее, что она услышала, были пронзительные крики монахинь. Вернувшись из обители смерти, девочка не узнала жениха. Она смотрела на него как на незнакомца. Она ничего не помнила и не имела не только биографии, но и имени. Девочка лишилась всего, но не ушла, осталась жить в руинах, ставших могилой для монахинь, поняла, что такое испытание дал ей бог. Одиночество не угнетало ее. Днем она вышивала, сплетала узоры из птиц и цветов или бродила где-нибудь, иногда останавливалась и смотрела на солнце. Ночью ее невидимой стеной окружала тишина. Тишина не пугала девочку. Тишина была похожа на старую монахиню, с которой девочка обменивалась репликами и молилась, перед тем как заснуть. Обычно ей снилось детство, но однажды она увидела такое, что и смутило ее, и доставило непривычную радость. Она проснулась, ощупала себя. Ее тело жило странной жизнью, соски странно набухли, поднялись вверх, лоно вело себя еще более странно, почти непристойно. Она закуталась в простыню. Она спала, когда незнакомец сорвал с нее простынь, тронул грудь, лоно. Она не сопротивлялась. Ее бросало то в жар, то в холод. Боль заставила ее застонать. Она не узнала собственного голоса. И снова она застонала уже не от боли, а от страсти. Очнулась она в тишине. Она чувствовала себя почти счастливой. В ней что-то изменилась. Рассеянное ожидание сна уступило место теплому блаженному чувству. Она лежала и пыталась вспомнить лицо незнакомца, проникшего в ее сон. Она и ждала, и боялась его…