Город, где стреляли дома - [12]

Кравцов внимательно посмотрел на старика.

— Ведь мы неспроста пришли. В поселке нужны партизанские глаза и уши.

— Смотреть и слушать умеем, — с достоинством произнес Золотов.

— Немцы разнюхают — петля, — предупредил Кравцов. — На большой риск идете.

— Клопы и те рискуют. А мы — люди!

— Правильно, папа! — К столу подошла молчавшая до этого дочь Золотова — Клава.

Разговор оживился.

Возвращались в лагерь далеко за полночь. Заметно похолодало. Под ногами трещал подмерзший снег. Было приятно и радостно на душе оттого, что простая рабочая семья, ни секунды не колеблясь, согласилась выполнять смертельно опасную работу.

— Таких людей у нас тысячи, — Кравцов был доволен походом. — И мы не имеем права просмотреть ни одного из них.

Брянский городской отряд давал о себе знать каждый день. Партизаны разбили фашистский гарнизон в Стеклянной Радице, уничтожили колонну автомашин на шляху, обстреляли дрезину с солдатами, взорвали железнодорожный мост на дороге Брянск — Москва.

Ночи напролет в штабной землянке стучала пишущая машинка. Старенький, полуразвалившийся «Ундервуд», найденный партизанами в конторе лесхоза, капризничал. Щекин поддерживал рукой каретку, а Шура Абрамкова печатала. Уходя в город, разведчики Фаня Репникова, Зина Голованова, Клава Елисеева, Надя Раммо брали с собой пачки листовок и несли людям призывы горкома партии. Все чаще отправлялись в Брянск коммунисты, на заранее условленные места встреч приходили подпольщики.

В один из декабрьских дней 1941 года Валя Сафронова получила особое задание подпольного горкома.

К месту, откуда разведчица должна была уйти в Брянск, Кравцов шел вместе с Владимиром Никифоровым, невысоким пареньком в очках.

— Проводишь Валю в город. Учти, вокруг Брянска фашисты создали запретную зону. А Валя нам дорога!

— Не беспокойтесь, Дмитрий Ефимович, — Никифоров с готовностью взглянул на Кравцова. — Проскочим!

Командир по-отцовски попрощался с Валей.

— Не будь, Валюша, излишне смелой!

Валя посмотрела на Кравцова с укором, будто собиралась сказать: «Не в первый раз».

— Фронт под самой Москвой, — сказал Кравцов. — Если мы поднимем на врага тысячи горожан, это будет помощь. Я вот сплю и вижу: выстрелы в лесу и взрывы в городе сливаются в один залп… Ладно, ни пуха, ни пера.

Кравцов долго смотрел вслед разведчикам.

Нашего полку прибыло

Олег поплотнее запахнул рваное пальтишко, выменянное на шинель, и, сутулясь, зашагал к центру города. С детства знакомые улицы казались чужими. В глаза так и лезли немецкие вывески и объявления, таблички с названиями, немецкие флаги со свастикой. Редкие прохожие сторонились друг друга.

Со стороны Фокинской показались солдаты в зеленых шинелях и пузатых касках. Они маршировали, как на параде, пели:

Сегодня нам принадлежит Германия,

А завтра будет принадлежать весь мир.

Никогда в жизни Олег не слыл слабым, а сейчас почувствовал себя цыпленком, которого подцепил коршун и несет неизвестно куда. С трудом передвигая ноги, пересек Верхний Судок и очутился возле биржи труда. У щита с объявлениями толпились молчаливые горожане. Он подошел поближе и тоже стал читать:

«Кто пойдет по улицам после шести часов — смерть (капут), кто не отдаст поклон германскому офицеру или солдату — тюрьма (лагерь), кто будет агентовать на пользу советским разбойникам (партизанам) — смерть (капут): обер-лейтенант Штрумпф шутки не любит». Внизу стояла подпись: «Комендант города Штрумпф».

Тысячи таких приказов, виселицы и расстрелы должны были, по мнению оккупантов, образумить непокорных.

Республиканская улица, на которой жили Семеновы, находилась за оврагом. Дом их стоял в глубине сада. До войны уединение и тишина этого места радовали Олега, но сейчас жизнь потеряла всякий смысл. Олега тянуло в центр города, к людям, и он с унылым видом мерил километры улиц.

Встретил племянницу Галю Губину.

— Живой! — обрадовалась она, и после нескольких обычных при встрече фраз скороговоркой начала выкладывать новости. Олег, занятый своими думами, слушал ее рассеянно.

— А недавно я Васю видела, — вдруг понизив голос, сказала Галя.

— Васю?

— Говорит, что бежал из плена, — еще тише произнесла Галя.

— Найди его и скажи, что я жду. И сама приходи к нам.

Вася появился на Республиканской на второй же день.

— О, какой молодец вымахал! — обнимал его Серафим, не видевший племянника лет десять.

О себе Вася рассказывал скупо. По заданию чекистов он переходил линию фронта. В последний раз наткнулся на засаду, попал в лапы к фашистам, его отправили в лагерь под Смоленском.

— А оттуда удалось сбежать, — закончил Вася.

Разговор зашел о взрыве на заводе и диверсиях на станции.

— Действуют люди, — вздохнул Олег. — Познакомиться бы с ними!

— Я могу разузнать, — вызвался Вася и пристально посмотрел на своих дядюшек.

Прошло несколько дней. Вася привел на Республиканскую двух парней и девушку в эскимоске. Это были Новиков — «Старшой», Коля Горелов и Валя. Она уже несколько дней, выполняя поручение горкома, работала в Брянске — создавала подпольный фронт. Ей здорово помог Никифоров: у него оказалось много надежных, смелых друзей.

Разговор долго не клеился. Гости присматривались к хозяевам, хозяева к гостям. И те и другие понимали, что затевается игра, где ставка — жизнь, и не спешили раскрыть карты. Серафим и Олег взвешивали: способны ли эти юнцы потянуть серьезное дело, а Валя и Новиков хотели узнать, чего стоят Семеновы.