Горняк. Венок Майклу Удомо - [118]

Удомо подвел Мхенди к микрофону. Толпа встретила его бурными приветственными криками.

— Речи не надо, — шепнул Удомо. — Я потом объясню.

— Я очень счастлив, что я здесь, — сказал Мхенди. — Очень счастлив, что я снова в Африке. Спасибо за радушный прием. — Он вернулся на свое место.

Удомо взял Лэнвуда под руку и подвел его к микрофону.

— Только не надо речей, Том. Я потом объясню. — В микрофон он сказал — А это Том Лэнвуд — один из самых главных наших учителей. Все вы знаете его имя. Все вы читали его статьи. Он первым выразил словами мечту нашего поколения о свободе.

И снова мощный рев толпы поднялся над площадью.

— Друзья мои, — начал Лэнвуд. — Братья и сестры— африканцы! Сегодня счастливейший день моей жизни! Вот она, награда, за долгие годы борьбы и страданий! — Голос его окреп. — И вот оно, вдохновенное начало великого похода всех африканских народов— народов всего континента, включая Плюралию, — за освобождение от ига империалистов и капиталистов…

Удомо дернул его за рукав. Лэнвуд замолчал. Удомо взял у него микрофон.

— Теперь вы познакомились с моими братьями. Вы еще не раз встретитесь с ними. Время для этого будет — будет время и поговорить и развлечься, потому что после стольких лет, прожитых в холодных странах, среди холодных людей, им надо почувствовать тепло ваших сердец. Они — мои гости, мои братья, а значит, и ваши.

И еще одно. Помните, я говорил вам, как важно для нас образование, если мы хотим взять в свои руки управление страной. Чтобы провести настоящую африканизацию, нам нужны действительно знающие люди во всех областях жизни. Таких людей нужно готовить. Две тысячи юношей и девушек поедут в этом году учиться за границу. Кроме того, мы работаем над законопроектом, по которому образование в нашей стране будет бесплатным и обязательным для всех детей. Таковы наши планы на будущее. Все это стоит денег. Через несколько недель к нам приедет делегация, которую Совет наций посылает изучить наши нужды. Я скажу им, в чем мы нуждаемся. Но мы не должны полагаться на других. Мы должны рассчитывать на себя, на свои силы. Когда окончательное решение будет принято, я приду сюда и поделюсь с вами, как делаю всегда. — И он, приветствуя толпу, поднял руку.

Над площадью долго не смолкали восторженные крики.

Из громкоговорителей снова грянула музыка. Болтая и смеясь, люди потянулись в город. Некоторые взбегали на трибуну, чтобы пожать руку Мхенди и Лэнвуду. Девушки в красной с черным партийной форме бойко торговали красно-черными розетками. Какая-то хорошенькая, совсем молодая девушка приколола особенно пышные розетки к лацканам двух почетных гостей. Все это время Удомо стоял чуть поодаль, спокойно взирая на происходящее.

«Теперь в его глазах не реют знамена, — думал Мхенди. — Знамена реют вокруг него. Как он возмужал, как спокоен». Мхенди наблюдал за Селиной, высокой, босой женщиной. Вот она подошла к Удомо и заговорила с ним. «Она здесь главная», — решил Мхенди. Удомо позвал его. Мхенди подошел к ним. Лэнвуд был вне себя от восторга. Вокруг него толпилась молодежь, он раздавал автографы и отвечал на вопросы. Отеческая улыбка не сходила с его лица.

— Я оставляю вас на попечение Селины, — сказал Удомо. — Мы должны ехать в канцелярию губернатора. Если вам что-нибудь понадобится, говорите не стесняясь. Вечером увидимся. Очень сожалею, что не могу остаться с вами. Дел по горло.

— Понимаю, — сказал Мхенди.

Эдибхой протолкался к Лэнвуду и сказал ему, что они с Удомо уезжают. Лэнвуд рассеянно ответил ему. Удомо и Эдибхой уехали. Площадь начала быстро пустеть. Только Лэнвуд еще прочно владел вниманием своих слушателей. Он все больше и больше воспламенялся, что-то горячо говорил, размахивал руками. Мхенди заметил холодное неприязненное выражение, с каким наблюдала за ним Селина. «Надо будет поговорить с Томом, — решил он. — Он забыл, что это не Англия. Слишком долго жил вдали от Африки. Он потерял с этими людьми связь — может сильно себе напортить».

— Ваше радушие тронуло меня до глубины души, — сказал Мхенди Селине. — Я не нахожу слов, чтобы выразить чувства, которые переполняют мою душу.

По ее суровому лицу мелькнула улыбка. Узкой черной рукой она провела по его рукаву.

— Наше радушие идет от сердца, друг мой. Не все знают, почему ты здесь. Я знаю. У нас один и тот же враг. Ты среди своих. Потом, наедине, мы поговорим с тобой о твоих планах… Твой приятель… — теперь в голосе ее не было дружелюбия, — видно, любит поболтать. Когда он наговорится, поедем ко мне — там вы отдохнете.

— Я позову его.

— Пусть отведет душу.

— Он теперь не скоро остановится.

— Мне говорили, что он родом отсюда. Но он, кажется, очень давно уехал из Африки.

— Тридцать лет назад.

— И все это время жил там?

— Да.

— Понятно. Кожа-то у него черная, а повадки точь-в-точь как у них.

— Я позову его. Он просто очень растроган встречей.

Мхенди пошел в другой конец трибуны. Протиснулся сквозь толпу молодых людей.

— Том! На сегодня, пожалуй, хватит. Пошли, Селина ждет.

— Сейчас.

— Не сейчас, а сию минуту, Том.

— Не могу же я прервать разговор на полуслове. Сказал, сейчас приду.

— Ради бога, Том! Вы не в Англии.