Горная долина - [76]

В это время на улице показалась группа женщин, проследовавших к хижине, находившейся ярдах в двенадцати от меня. Они пришли навестить родственницу и теперь, наклоняясь, терли руками плечи знакомых женщин, опускали на землю нагруженные билумы и, усаживаясь, подсовывали под них ноги. Я перестал обращать на них внимание, но тут рядом со мной сел Хунехуне. Он шепнул мне на ухо, что одна из пришедших — его девушка. Женщина, на которую он указал, была его ровесница или немного моложе. Она обгладывала кусок сахарного тростника и не смотрела прямо ни на кого из мужчин, менее всего — на Хунехуне, хотя наверняка знала о его присутствии. Я нашел, что она не лишена привлекательности, и был рад за Хунехуне, о чем и сказал ему. Па этом наш разговор закончился, и Хунехуне отошел.

Несколькими днями позднее дела приняли новый оборот. Хунехуне вошел ко мне в комнату. Явно желая сказать что-то, он стоял у стола с немного извиняющимся видом, пока я не поднял глаза и не спросил, что ему нужно. Застенчиво переминаясь с ноги на ногу, он с некоторым усилием ответил, что его девушка хочет, чтобы я дал ей сигарет. Я не отказал — удовлетворить эту просьбу было нетрудно, но подумал, что моя роль в их романе становится слишком активной. Я вовсе не хотел подменять Хунехуне в качестве источника, подарков. Я уже думал, как сказать ему об этом, когда у него сорвалось с языка, что он рассказал девушке, какой интерес я проявляю к их роману. У меня почти не осталось сомнений в том, что он пошел еще дальше. И действительно, он сказал ей, что я сердит на нее и очень недоволен ее нерешительностью. Его уловка была вполне понятной. Точно так же юноши пугали деревенских девушек, просовывавших головы в мою дверь, тем, что белый человек рассердится. Однако, поскольку Хунехуне у меня работал, были основания думать, что я поддерживаю его, что он убедил меня помочь ему. Склонность белых вмешиваться в чужие дела и их возможности в этом плане ни у кого не вызывали сомнений, поэтому Хунехуне безусловно сделал правильный, с его точки зрения, шаг.

Через два дня Хунехуне пришел утром, очень довольный собой. Девушка наконец решилась. Этим вечером он к ней не пойдет, но на следующий день уведет в Гохаджаку, в дом своего брата.

Утром того дня, когда она должна была уже быть надежно укрытой, я при виде Хунехуне сразу понял, что дело неладно. Он был в отчаянии. Когда он накануне вечером пришел к хижине девушки, она не впустила его и через стену сказала — он прижался к земле, чтобы не быть замеченным, — что нездорова. Теперь опять надо было ждать.

В последующие дни Хунехуне стал мрачнеть. Жизнерадостность, которой было окрашено его долгое и серьезное ухаживание, изменила ему. Девушка могла обмануть его, чтобы таким путем порвать их отношения. Мне не хотелось говорить с ним о такой возможности, но было ясно, что он тоже не исключает ее. Неделей позднее, однако, он пришел ко мне, вновь светясь надеждой. Оказалось, что сестра девушки по роду передала, чтобы следующей ночью он пришел за ней — она готова уйти в дом его брата в Гохаджаку.

На этот раз все прошло по плану. Девушка ушла с Хунехуне, была обнаружена в Гохаджаке, и Хунехуне прохаживался по деревне с очень довольным видом. Больше препятствий не было. Родственники его будущей жены явились за обычными объяснениями, получили уверения, которых они ждали, и дали свое согласие на брак. Около месяца девушка оставалась в доме его брата и каждый день работала с его невесткой и другими свойственницами. Все это время они избегали подходить друг к другу и старались сидеть на противоположных сторонах улицы, когда их разделяло расстояние не меньше двадцати ярдов. Окончательные брачные церемонии были ускорены. Ввиду беременности жены Хасу не было никаких оснований их откладывать, и Хунехуне стал жить со своей женой еще до того, как это разрешили Хуторно. Последний увел свою девушку раньше, чем Хунехуне, но его сородичи не торопились уплатить выкуп за девушку, желая сначала убедиться, что Тарова останется с родителями своего мужа — гама.

Родичи Хунехуне и его жены сделали «брачный огород» для молодой пары. Первый урожай предназначался родственникам девушки и тем родственникам Хунехуне, которые помогли собрать выкуп за невесту. Последующие урожаи должны были пойти новой семье.

Хунехуне построил хижину для своей жены на моем участке и, следуя новому обычаю, проводил там с ней почти каждую ночь. На первых порах их отношения казались идеальными, однако постепенно стало ясно, что не все в порядке. Девушка начала навещать своих родителей в Гаме. Это было ее право. Гахуку, как я уже сказал, признавали, что у молодой жены, чужой в деревне своего мужа, может время от времени появляться желание бывать у родных, но слишком частые или слишком продолжительные визиты вызывали подозрения. Теперь же мужчины постарше неодобрительно высказывались о жене Хунехуне. Сидя вечером в моей комнате, они говорили, что она уходит слишком часто, и предупреждали Хунехуне, что ее старшие родственницы научат ее противозачаточным средствам и тому, как делать аборты, или же убедят не возвращаться к нему. Они — это было ясно как день — сеяли подозрения, постепенно удобряя этот посев примерами из своего личного, более богатого опыта, находя подтверждения концепции мужчин о женской безответственности, взращивая неуверенность, которую все мужчины гахуку испытывали в отношениях с женщинами, — неуверенность, рождавшую ожесточение и насилие. Хунехуне понял, что тревоги его далеко не окончились. Неуверенность, которую он долго испытывал в период ухаживания, сменилась другой. Жена оставалась потенциальным врагом и могла лишить его отцовства.