Горная долина - [75]

Все поступки Хунехуне как будто подтверждали, что у него именно такой характер. Он ходил ухаживать не реже своих сверстников, даже чаще Хуторно. Но мне казалось, что он делает это просто ради удовольствия, которое получает от общения с людьми, а не руководствуясь серьезными намерениями или желанием во что бы то ни стало завоевать уважение старших или сверстников.

Но я, вероятно, был неправ. Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что давление со стороны старших не проходило для Хунехуне бесследно, что первые неудачные помолвки были небезразличны для него, что ему тоже хотелось оправдать ожидания старших. Его самокритичность и объективность, позволявшие ему высмеивать себя, вовсе не означали, что он не испытывает беспокойства. Напротив, он, возможно, яснее сознавал непоследовательность и противоречивость традиций и ощущал их поэтому особенно остро. Именно эти качества выдвинули некоторых гахуку в первые ряды их общества и сделали влиятельными и авторитетными людьми. Вполне возможно, что сексуальные трудности не задевали Хасу и Хуторно так глубоко, как Хунехуне. Хасу и Хуторно были защищены самим отсутствием тех качеств, которыми обладал Хунехуне. Интуиция, которой он был наделен, делала его более ранимым.

Перемена в планах Хунехуне стала заметной, когда завтрак мне начал подавать неопытный Асемо, всем своим видом извинявшийся за подгоревший помидор и разбитое яйцо, подаваемые на не очень чистой тарелке. Я спросил, где Хунехуне, но Асемо ответил, что не знает, а я не хотел настаивать, так как признавал за юношей право хранить тайны старшего брата по роду. Явившись как-то раз позднее, чем надо, Хунехуне явно испытывал стыд, но охотно объяснил причины своего опоздания.

Он побывал в деревне гама, где какая-то девушка пожелала увидеть его снова. Он с удовольствием напомнил мне о силе магических сигарет, которые показывал незадолго до этого, и сообщил, что девушка совершенно не могла сопротивляться ему. Мне показалось, что все это походит на многие прежние случаи, когда он проводил ночь в другой деревне, однако я, возможно, недооценивал действие, оказанное на него успехом Хуторно. Теперь только Хунехуне в своей возрастной группе не имел жены (хотя положение Лотувы тоже еще не определилось и давление на него усилилось).

Хунехуне стал отлучаться чаще. Постепенно его обязанности взял на себя Асемо, хотя Хунехуне по-прежнему появлялся утром и оставался до темноты. Я перестал корить его за то, что он пренебрегает своими обязанностями. Мне не хотелось немедленно что-то менять в своем хозяйстве, хотя я допускал, что в дальнейшем это может стать неизбежным. Но до того, как такая необходимость возникла, Хунехуне поделился со мной: он надеялся, что девушка убежит с ним.

Теперь Хунехуне уделял еще меньше внимания своим обязанностям, но я не упрекал его. Доверительные рассказы юноши делали меня почти участником его романа, как будто я был в нем лично заинтересован, и отговорки девушки вызывали у меня не меньшее беспокойство, чем у него. За много месяцев до этого он попросил разрешения держать свое имущество в одном из моих чемоданов. Теперь он ежедневно открывал его ключом, который я дал ему, и перебирал свои вещи, решая, что понести девушке в следующий раз. Незатейливое имущество Хунехуне производило жалкое впечатление: куски цветной ткани, бруски прессованного табака, несколько кусков мыла, краска для лица и волос, конверт с бусами, подаренный мной флакон дешевого одеколона, немного мелочи в жестянке из-под табака. Хунехуне советовался со мной, что ему следует взять. Иногда девушка сама просила что-нибудь — чаще всего немного денег: шесть пенсов или шиллинг, которые всегда были нужны ей для того, чтобы дать брату или сестре Ее требования начали вызывать во мне раздражение, которое я не мог победить, так как предвидел возможность банкротства Хунехуне, если так будет продолжаться. Он тоже как будто находил ее требования чрезмерными, но остановиться ему уже было трудно. Подарки нельзя было потребовать назад, и к тому же девушка снова и снова заявляла, что намерена бежать с ним. Я был настроен скептически, мне казалось, что Хунехуне в действительности не так уж уверен в успехе, как ему этого хотелось. На прямой вопрос он отвечал всегда, что она с ним уйдет, но порой, когда он взвешивал на руке какую-нибудь вещь, лицо его выражало крайнюю неуверенность. В такие моменты казалось, что он вот-вот положит вещь назад и откажется от ухаживания, но он вновь повторял, что убежден в удачном исходе, и закрывал чемодан с таким видом, будто в этот вечер все и произойдет.

В отличие от Хуторно он всегда был готов говорить о девушке и даже показал мне ее два раза. Первый раз — в Менихарове, куда отправилось большинство мужчин Сусуроки и Гохаджаки, чтобы обсудить заявление Гапирихи о том, что Хелекохе соблазнил его жену. Обвинение было серьезным, так как оба мужчины были братьями по роду, но ситуация обострялась еще из-за крутого нрава Гапирихи. Все ожидали худшего, быть может даже попытки убить соблазнителя. Люди торопливо спускались с отрога и звали по пути тех, кто работал на огородах. Возможно, симпатии всех были на стороне женщины и Хелекохе, так как Гапириха был известен тем, что плохо обращался со своими женами, но главное — необходимо было любой ценой предотвратить открытый раскол в роде, раскол, который мог бы продлиться очень долго. Вопрос обсуждался все утро. До этого я не видел, чтобы гахуку так негодовали. Гапириха мерил шагами землю в центре собрания. Его обнаженные грудь и живот вздымались от гнева. Он был не склонен мириться и снова и снова повторял, что пойдет с топором на Хелекохе. Стоило тому начать говорить, как Гапириха криком заглушал его слова и делал столь угрожающие движения, что все вскакивали на ноги. Когда это повторилось несколько раз, Хелекохе посоветовали уйти. Было ясно, что Гапириха не хочет прислушаться к голосу разума, но через некоторое время он мог успокоиться и подумать о последствиях, которые повлечет за собой выполнение его угроз.