Горная долина - [18]

Апельсиновое дерево и «озаха нета» без каких-либо оснований к этому стали символизировать для меня жизнь долины. Они были прошлым и будущим, старым и новым, как бы комментарием к положению народа, с апокалиптической беспощадностью заброшенного в современный мир.

Последней за отступавшими облаками белого тумана открывалась северная гряда гор, а среди них — деревни, стоявшие в одиночку и группами на возвышенностях или разбросанные в зеленых чащах долин, которые уходили все дальше и дальше в глубь гор, чьи хребты становились все уже и круче между сходящимися линиями леса. Деревень было много, и знать их все по названиям я не мог.

Когда я глядел на вершины, мне казалось, будто ландшафт застыл в неустойчивом равновесии, а ряды давивших на него невидимых гор на миг отступили, набираясь сил для толчка, после которого весь мир кувырком полетит мимо меня в долину. Мерцающие вспышки света, пробивавшиеся сквозь облака, усиливали иллюзию хрупкости и неустойчивости, создаваемую горами, а возвышенность, на которой стояла Сусурока, отрезанная от основных гор темной полосой тени, представлялась крохотным островком, яркой пылинкой, повисшей со смешной самоуверенностью за щитом каменных стен.

Через несколько недель после моего прибытия я знал долину не лучше, чем знает незнакомый город человек, впервые в него попавший. Он постепенно знакомится с названиями улиц и архитектурным стилем, начинает подмечать различия между районами и особенности города в целом, но его познания лишены субъективной окраски, в отличие от местных жителей, которые видят дома и предместья сквозь призму событий своей жизни. Но именно такого рода знание я надеялся приобрести, пытаясь разобраться в сложных переплетениях социальной ткани долины. На решение этой задачи ушло все время моего пребывания в Сусуроке, ибо даже основные связи вовсе не были очевидными и мне приходилось снова и снова пересматривать результаты своих попыток определить место деревни во всем комплексе взаимоотношений.

Центральную часть долины, то есть территорию между административным центром и рекой Асаро, населяло около пяти тысяч человек, говоривших на одном языке и следовавших одним обычаям. Хотя у них было много общего с соседними народностями, даже случайному путешественнику бросались в глаза различия в манере одеваться, украшениях и языке. Были и другие различия, главным образом ритуального характера, но, чтобы обнаружить их, требовалось более широкое знакомство со всем районом. Группы населения в центре долины были склонны подчеркивать скорее различия, нежели сходство со своими соседями, хотя сами эти группы еще не выкристаллизовались в одно целое. У них не было ни общего названия, ни централизованной власти, они постоянно враждовали между собой.

Таких групп — племен — было двенадцать. Члены их имели лишь смутное представление о том, что они произошли от общих предков, и могли рассчитывать на признание своих прав лишь в пределах строго ограниченной территории. Они были лишены центральной организации, иерархии вождей или других органов власти, которые можно было бы определенно назвать системой управления. Каждое племя состояло из нескольких меньших групп, также имевших свои названия, — родов и подразделений родов, принадлежность к которым определялась Происхождением от предка по мужской линии. По неписаным нормам в самом племени должен был царить мир. Если между двумя родами возникал спор, по принципам морали он должен был разрешаться в духе дружбы, без применения силы. Члены племени считались как бы «братьями», и, следовательно, им не полагалось драться между собой.

Внешние сношения каждого племени строились главным образом на основе традиционной дружбы или вражды с другими группами. Каждая группа признавала некоторые племена своими друзьями. Узы эти были традиционными в том смысле, что «так было всегда». Друзья вступали в смешанные браки, обменивались излишками продуктов, предоставляли друг другу убежище, когда это требовалось. При спорах между ними дело иногда доходило до драки, но в общем предполагалось, что спорные вопросы разрешаются мирным путем. Драки не считались войной, война велась лишь между враждебными племенами. Вражда тоже была традиционной; враждующие племена находились в состоянии непрекращающейся войны друг с другом, для нее не требовалось специальных поводов. Правда, часто причиной столкновения служило конкретное событие (убийство, колдовство, угон скота), но для начала военных действий достаточно было и того, что другое племя по традиции являлось врагом, к которому уместно применять силу в самой явной форме.

В то время как считалось недопустимым, чтобы традиционно дружественные племена становились врагами, с враждебными племенами часто заключались союзы при помощи посольства (чтобы заручиться их поддержкой против общего врага). Тем, чьей помощи добивались, предлагали скот и ценные раковины[22]. Если предложение принималось, враги устраивали совместный пир, чтобы ознаменовать перемену в отношениях между ними. Однако союзы эти не были прочными. Какое-то время союзники жили в мире, бывали в гостях друг у друга, иногда устраивали совместные празднества, но между ними редко заключались браки. Нежелание обмениваться женщинами свидетельствовало о непрочности подобных союзов. Браки считались естественными лишь между теми, кого связывали давнишние узы дружбы. Мужчины, однако, не могли брать в жены женщин из собственного рода — последние считались их «сестрами» — и искали себе подруг в других родах или в дружественных племенах. Эти женщины, хоть и не принадлежали от рождения к группе своего мужа и, по-видимому, в душе хранили верность своему роду, все же не представляли большой угрозы безопасности мужчины. Дело в том, что жена могла передать семя своего мужа колдуну, который желал повредить ему, и вероятность, что к ней обратятся с подобной просьбой, была больше, если ее родичи принадлежали к его традиционным врагам. Некоторые мужчины пренебрегали риском, но обычная судьба таких союзов — они распадались в результате супружеской измены — заставляла думать, что это было крайне неосмотрительно.