Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников - [33]
Сам психологический тип русского богоискателя начала века подчас как бы выламывается из традиционных представлений о благочестии и богословии. Разумеется, здесь были и совершенно церковные люди, но все же преобладал тип бунтовщика, смутьяна и, я бы сказал даже, вольнодумца, который склонен не просто следовать уже сложившейся традиции, но склонен к пересмотру традиций, к переоценке ценностей. Правда, в этом пересмотре богоискатель обычно приходил как раз к открытию для себя неколебимых религиозных ценностей. Но сама психология этих открытий характеризовалась духом адогматизма, нетерпения, метания из стороны в сторону [СИНЯВСКИЙ (II). С.11–12].
В 1903 г., в период наивысшего расцвета популярности Горького, увидел свет сборник статей «Проблемы идеализма» (1902), в числе авторов которого была группа профессиональных философов и социологов — Сергей Булгаков, Петр Струве, Франк, Николай Бердяев, Николай Лосский и др., стоявших ранее на позициях марксистского позитивизма, но в начале ХХ в., вернувшихся к идеализму и православному богословию.
Необходимость поворота от господствующего социологизма к этике и метафизике, причем преимущественно кантианского толка, подчеркнутая актуальность проблем личности, декларируемые в сборнике, вызвали большой общественный резонанс, которому способствовал и полемический тон ряда статей: «наиболее характерные статьи книги — не что иное как хлесткие фельетоны на жгучие темы… русской действительности», — писал Дм. Философов («Новый путь», 1903, № 10, с. 177) [НФЭ].
После образования Советской России именно всех этих мыслителей большевики в первую очередь вышвырнули из страны на так называемом «философском пароходе» (1922 г.).
На одного из этих изгнанников — Николая Бердяева, получивший впоследствии на Западе большую известность в кругу христианских экзистенциалистов, Горький особенно негодовал за его идеалистический оппортунизм[55] и постоянно вел с ним скрытую полемику.
Бердяев был своего рода аlter ego Горького. Их волновали одни и те же проблемы, но решение их каждый видел в диаметрально противоположенной форме человеческой активности. Бердяев, как и все русские философы-персоналисты, скептически относился к идее революционного преобразования социума, справедливо страшась коренной ломки устоев традиционного бытия. Он в своих духовных исканиях стремится в мир «горний». Наиважнейшим Бердяев считает духовно-нравственное совершенство человека как свободной и самодостаточной личности. Унылая повседневность в форме экономических законов, определяющих жизнедеятельность социума, его мало занимает. «Хлеб насущный дай нам днесь» — для Бердяева смиренное прошение, а не активное деяние. Горький, напротив, весь в мире «дольнем». Духовно-нравственное совершенство человека для него — процесс добывания им хлеба насущного и одновременно постижения и преобразования им мира, т. е. созидания «культуры».
Сходились они, судя по всему, лишь в профетическом отношении к своей духовной ативности. Бердяев писал, что:
В философии есть профетический элемент… Настоящий, призванный философ хочет не только познания мира, но и изменения, улучшения, перерождения мира. Иначе и быть не может, если философия есть прежде всего учение о смысле человеческого существования, о человеческой судьбе [БЕРДЯЕВ (V)].
При этом пророческая активность согласно его воззрениям была связана с мистическим откровением, поскольку:
Мистика есть пробуждение духовного человека, который видит реальности лучше и острее, чем человек природный, или душевный. Мистика есть преодоление тварности [БЕРДЯЕВ (IV). С. 427].
Горький, как прагматик-позитивист, напротив, был убежден, — см. его эссе «Две души», что:
Поворот к мистике и романтическим фантазиям — это поворот к застою, направленный в конце концов против молодой демократии, которую хотят отравить и обессилить, привив ей идеи пассивного отношения к действительности, сомнение в силе разума, исследования, Неуки, задержать в демократии рост новой коллективистической психики, единственно способной воспитать сильную и красивую личность.
Русское «богоискательство» проистекает из недостатка убежденности в силе разума, — из потребности слабого человека найти руководящую волю вне себя, — из желания иметь хозяина, на которого можно было бы возложить ответственность за бестолковую неприглядную жизнь.
Бегство от мира, отречение от действительности обыкновенно прикрывается желанием «личного совершенствования»; но все на земле совершенствуется работой, соприкосновением с тою или иною силой. В существе своем это «личное совершенствование» знаменует оторванность от мира, вызывается в личности ощущением ее социального бессилия.
