Горький апельсин - [89]

Я не знала, что ответить. Я пыталась понять, каким надо быть человеком, чтобы выдумать подобные вещи. И я представила Кару – как она пилит один из горьких апельсинов, которые сорвала, тупым кухонным ножом из набора, который мы нашли в музее. Питер обещал их наточить, но так и не собрался, и перед каждой трапезой Кара, готовя еду, жаловалась, что он наточил садовые инструменты, а вот до ножей у него руки не дошли, даже до одного-единственного, и Питер ей всегда обещал, что скоро все сделает. Я представила, как она сейчас трет обе половинки плода о нашу ручную соковыжималку желтовато-зеленого стекла – и, может быть, ей удается добыть каплю-другую сока.

Мы с Питером взобрались на вершину этого грота снаружи, где росла коротенькая трава – видимо, объеденная кроликами. Свод грота здесь немного провалился, и в земле виднелась неглубокая выемка – длиной в два человеческих тела, лежащих рядом. Мы уселись в нее. Воздух вокруг нас оставался неподвижным, рядом слышался шум воды, каскадом вытекавшей из озера. Откинувшись назад и опершись на согнутые руки, Питер закрыл глаза, а я, не отрываясь, глядела на него, такого прекрасного, такого уставшего – и заслуживающего не Кары, а кого-то другого.

Я хотела сделать его счастливым. Я хотела сказать ему, что я его люблю, я была уверена, что и он испытывает ко мне то же самое, но в своих мыслях я не продвинулась дальше поцелуя, который мог бы произойти после нашего обоюдного признания. Что дальше? Он сразу же сообщит Каре? И куда мы отправимся – мы с ним?

Там, на вершине грота, я повернулась к нему, всем телом чувствуя, как колотится у меня сердце. Он сел, уткнув локти в колени и подперев ладонями подбородок. Я встала на колени рядом с ним, пытаясь заставить себя сказать нужные слова, но ощущая себя так, будто внезапно лишилась дара речи. Вместо этого я развязала пояс моего платья – точнее, того самого халата. И тот упал вокруг меня.

– Фрэнни… – произнес он, не шевелясь.

Воздух коснулся моей кожи.

– Фрэнни… – повторил он и отодвинулся назад, словно чтобы получше меня разглядеть.

Помню, как я улыбнулась.

– Фрэн, – сказал он, и я ждала, когда же он заключит меня в объятия.

Он сел, выпрямившись, но не двинулся в мою сторону, так что я сама взяла его за руку и приложила его ладонь к одной из своих грудей. Держа его запястье, я чувствовала, какая у него прохладная кожа по сравнению с моей. Когда я подтолкнула его руку к моему соску, его пальцы растопырились и отстранились, словно в ужасе.

– Ох, нет, – произнес он. – Нет. – Он отступил, шаркая коленями, вырывая запястье из моей цепкой руки. – Пожалуйста, Фрэнсис. Простите. Я думаю, вы все неправильно поняли. – Он ухватился за халат где-то возле моих бедер и ягодиц – и поднял его, укутывая мои плечи. Ткань сползала снова, и он ее поправлял. – Мне так жаль, – снова проговорил он. Видимо, он увидел чудовищное разочарование у меня на лице, подступающие слезы, потому что поспешно добавил: – Но мы все равно можем оставаться друзьями. Мы всегда будет самыми близкими друзьями. А, Фрэнни?

И потом (я предположила, что из жалости, – а может, чтобы ему не пришлось дольше смотреть мне в лицо) он притянул меня к себе, обхватил руками и держал меня так, и я ощущала твердость его тела, прижавшегося к моему мягкому телу.

Мне хотелось сказать ему, что со мной будет подругому, что мы с ним оба это знаем, но тут его тело напряглось – и он оттолкнул меня. Я повернулась, чтобы проследить за его взглядом, и увидела Кару. Она смотрела на нас с бетонного пирса на том берегу озера.

* * *

– Что в Библии говорится про импотенцию? – спрашиваю я у Виктора, у этого лжекапеллана. – О сексуальной дисфункции?

Он краснеет, неловко шевелится, чешет под рубашкой сгиб локтя.

– Это касается одного моего друга, – говорю я и улыбаюсь.

И впервые за все время он закидывает голову назад и хохочет. Меня застает врасплох его смех – такой сочный, глубокий. Этот смех окутывает меня счастьем.

Мне хочется расспросить его про бомбу, попавшую в станцию метро (я часто думала над тем, что он мне рассказал). Но, может быть, чтобы оставаться довольным, он должен уметь забывать. Необходимое требование.

– Я читала, – говорю я, – что ученые работают над такой таблеткой: если примешь ее не позже чем через шесть часов после того, как случилось что-то плохое, то память об этом событии притупится. О несчастном случае, или о катастрофе, или о чем-то подобном будет не так мучительно вспоминать – как будто заглядываешь в чьи-то чужие воспоминания или смотришь фильм. Выпили бы вы такую таблетку, Виктор? После того как ушли с той станции метро?

Он гладит меня по волосам и не отвечает. А может, я это все сказала не вслух. Может, он верит, что не только радость, но и боль делает нас такими, какие мы есть.

* * *

Я так и сидела на вершине грота, в халате, который упорно сползал с моих плеч. Питер поднялся, не глядя на меня, не произнеся больше ни слова, и пересек плотину, а Кара, развернувшись, двинулась назад и скрылась среди деревьев. Я могла только предположить, что они встретились под рододендронами и пошли к дому вместе. Я не знала, много ли она увидела.