Горький апельсин - [38]

10

Следующие несколько дней я ела только с Питером и Карой. Погода оставалась теплой, и я старалась поменьше бывать в своей чердачной комнате, под свинцовой крышей которой стояла жара – даже при открытом окне. Я приноровилась к их режиму, привыкнув вставать поздно и завтракать в тени портика: персики и кофе, пирожные и инжир, яйца и копченая селедка. Обычно мы даже не возились с походным столом и временными стульями, а просто рассаживались на ступеньках, Кара прислонялась головой к ногам Питера, и все мы курили, созерцая загубленные газоны, буйно разросшиеся клумбы, деревья вокруг озера. Если мы и разговаривали, то разговоры эти состояли из наших с Карой историй о том, как жилось в Линтонсе, когда здесь все кишело прислугой, когда к парадным дверям то и дело подкатывали экипажи и когда отсюда можно было без всяких помех видеть озеро.

Дня два мне казалось каким-то чудом, что им явно нравится мое общество и что с ними я могу расслабиться. Я недоумевала, почему раньше со мной никогда такого не бывало. Может, я сама изменилась? Но через какое-то время я привыкла и перестала это замечать. И была счастлива.

Во вторник после завтрака Питер объявил:

– Пойду-ка я, пожалуй, очищу немного мост от зарослей.

Он встал, потревожив привалившуюся к нему Кару.

– Как, прямо сейчас? – прикрыв рукой глаза от солнца, она подняла на него взгляд.

– По-моему, неплохая мысль. – Я потянулась. – Мне не помешает размяться.

– А по-моему, это тяжелая работа, – заметила Кара, вновь устраиваясь удобно на ступеньках.

– Почему бы тебе не пойти с нами? – Питер слегка толкнул ее ногой. – У воды прохладнее. Можешь посмотреть, как мы работаем.

Она уставилась на нас так, словно решила: мы что-то замышляем. Он протянул к ней руку, и она со вздохом позволила, чтобы он помог ей подняться.

Мы захватили кое-что из инструментов, которые Питер нашел и наточил, и уже миновали ниссеновские бараки, когда Кара произнесла:

– Вообще-то, я, наверное, прокачусь в город. Нужно купить что-нибудь на обед.

Это прозвучало с каким-то вызовом Питеру: мол, попробуй-ка уговорить меня пойти с вами на мост.

– Ты уверена? – спросил он.

Я смотрела в пространство между ними, пытаясь понять то, чего они не высказывают вслух.

– Уверена, – ответила она, обертывая вокруг моей шеи мешок, который несла в руке: получилось что-то вроде шарфа. – Не надо такого испуганного лица, Фрэн. – Она улыбнулась. – И не волнуйся, – обратилась она к Питеру, – я вернусь через часок-другой. А если не вернусь, можешь высылать поисковый отряд. – Видя, что мы не улыбаемся, она добавила: – Господи помилуй, я просто сгоняю на велосипеде в город.

И она быстро зашагала назад, к дому.

Когда мы добрались до моста, Питер с энтузиазмом заметил, что он вполне может оказаться палладианским, и добавил что-то насчет размаха пролетов и итальянского изящества балясин. Меня это не убедило, и поначалу я вяло выдергивала побеги плюща и обрубала кое-какие веточки, словно это было совершенно безнадежное занятие. Но энергия и возбуждение Питера меня быстро заразили, и я начала получать удовольствие от физической работы, так что через какое-то время мне уже было не важно, какого рода мост мы расчищаем. Мы трудились часа два-три, заговаривая друг с другом, лишь когда кому-то из нас требовалась помощь или после того, как мы освобождали очередной кусок. Когда мы собрали вещи и двинулись обратно к дому, я оглянулась. Там, где мы выдрали растения, камень белел ярче, арки казались более четкими и элегантными, и я решила, что он, может, и прав: не исключено, что мы все-таки открыли настоящий палладианский мост.

Кара уже вернулась, когда мы пришли вымыть руки в раковине их ванной комнаты. Пуская воду, я отчетливо осознавала, что над моей головой – сводчатый потолок со стеклянным оком. Но я не стала смотреть вверх. На столе в гостиной лежала форель (по словам Кары, она получила ее в подарок от рыболова, мимо которого проезжала на велосипеде), яйца, купленные прямо у ворот какой-то фермы, а также сыр и хлеб, которые она выпросила у жены фермера, и сигареты для всех нас.

Мы отнесли еду, немного вина и одеяло в тень тутового дерева – покривившегося, покрытого наростами, одиноко возвышавшегося посреди бывшего газона: остатки клумб и вымощенных кирпичом дорожек по-прежнему угадывались по его краю, хотя теперь трава здесь огрубела и доходила до колена. Мы пообедали, Питер откупорил вторую бутылку, а когда мы и с ней покончили, то улеглись на траву и заснули. Когда я проснулась, Кара сидела и курила. Она сообщила, что Питер ушел в дом составлять опись подвальной кладовки, но я бы скорее предположила, что он продолжает составлять каталог здешних вин. Я подумала, что надо бы подняться наверх и почитать свои заметки или, может, заняться описанием грота, но теплый день, узор лиственной тени над нами и выпитое вино совместными усилиями убедили меня остаться. Я позволила Каре продолжить ее рассказ – даже без всяких моих просьб.

– После того как Питер уехал из Ирландии, жизнь более или менее вернулась в обычную колею. Дермод занимался готовкой и уборкой, Изабель беспокоилась насчет денег, а я думала, что мне никогда отсюда не вырваться, и, когда становилось совсем уж невмоготу, бегала через поля к Падди. Иногда я ему позволяла брать меня за руку – но не больше. Единственной переменой стало то, что я устроилась работать у мисс Лэндерс, слепой женщины, которая жила в городе. Два раза в неделю я приходила к ней домой: вскрывала ее почту, составляла под ее диктовку ответы на письма, помогала с чеками, надписывала конверты. А еще мне приходилось от корки до корки читать ей «Путь женщины». Тогда у нас в Ирландии выходил такой журнал, здесь я его ни разу не видела. А потом она диктовала письма в редакцию – по поводу статей, которые я только что зачитала. Она была пожилая католичка, но совсем не походила на других старушек, которых я знала. Эти ее письма были про пользу полового просвещения для девочек, про то, как контрацепция поможет экономическому развитию Ирландии, про то, что незамужние матери – не какое-то зло. Журнал платил по гинее за каждое письмо, которое публиковал, и каждую неделю мисс Лэндерс надеялась, что они напечатают одно из ее посланий, но они так этого и не сделали – во всяком случае, тогда.