Горькая соль войны - [38]

— Вы Степки не бойтесь. Безобидный он. В сорок втором, когда эвакуация на тот берег шла, у него на глазах бомба в баркас попала. А там жена его была и сын. Он и тронулся умом. А так он мужик хороший, беззлобный…

Господи! Нет тебя, нет! Разве можно выдумать более страшную муку: пережить смерть семьи, случившуюся на твоих глазах, потерять душу, а потом остаток жизни искать сына в сходящей на берег толпе?

Искать и не находить.

И забывать о том, что искал…

Мирная работа сорок третьего

Небо было пронзительно голубым, каким оно бывает только в мае.

И трава пронзительно зеленела. По траве хотелось бежать вслед за набирающим высоту воздушным змеем.

Наша саперная рота получила участок близ Лысой горы.

— Миноискатели дрянь, — слегка заикаясь, сказал сержант Цыплаков. — Да и не помогут они. Немцы ставят мины в деревянных корпусах, миноискатели на них не реагируют.

Два месяца назад неподалеку от Цыплакова рванула такая мина. Окровавленного и серого от земли, его привезли в санбат. Раны оказались неглубокими, а вот последствия контузии еще сказывались.

— Схемы бы нам, схемы, — помечтал командир взвода. — Но нет схем. Говорят, немцы их умышленно уничтожили.

— А чего ты от них хотел? — ехидно спросил Цыплаков. — Мы бы, отступая, им тоже своих минных полей не оставили бы. Война!

— Для сталинградцев она кончается. Фрица сюда больше не пустят. — Ефрейтор Забровкин присел на корточки, неловко свернул цигарку. Порыв ветра смел с шершавой ладони махру. Забровкин что-то проворчал, достал из кармана кисет.

— Да не мучься ты, — лениво сказал лежащий на плащ-палатке комвзвода. — На, закури трофейные. Соседи позавчера в лесу контейнер с зимней помощью нашли. Там этого добра вдоволь. Поделились ребята, ага!

— А я бы все это добро колючкой огородил, поставил бы надписи, мол, мины, — мечтательно сказал Забровкин. — И пусть стоят, пока по показаниям пленных схемы расстановки составлены не будут. А то мы ковыряемся, ковыряемся… Слышь, лейтенант, а почему щупы такие короткие?

— Можно подумать, что длинный щуп тебя спасет, — равнодушно сказал комвзвода.

Ему было двадцать два, вокруг оживала природа, и страстно хотелось любви.

— Лейтенант, а соседи с нами только куревом поделились? Я помню, мы зимой таких контейнеров штук пять раскурочили. Чего там только не было! Даже гондоны! Интересно, они что думали, наши девки им давать будут?

— А тебе что, гондоны понадобились? — глядя в небо, спросил лейтенант, чувствуя, как в жилах пульсирует кровь. Ему было двадцать два, а он еще ни разу не целовался.

— Да я так, — чуть смущенно сказал Забровкин. — Там ведь еще колбаса с тушенкой были и ихний шнапс. Я к тому, что хорошо было бы шнапсом этим глотку промочить, а потом горячей картошечкой с тушенкой… Да! Тут на Горной поляне колхоз, думаю, не отказали бы в картошечке, а, лейтенант?

— Будет вам по сто грамм, — сказал лейтенант и сел. — Даже по двести, как поле пройдем.

По зеленеющему первой травой полю медленной неторопливой цепью шли бойцы его взвода.

— А все-таки, б-братишечки, — сказал Цыплаков, — мы делаем мирную работу.

— Да ну! — усмехнулся Забровкин.

— Т-точно говорю. Не воюем, мины не ставим, а н-наоборот, д-делаем все, чтобы духа их не было. Глянь, какое п-поле. А будет на нем сад. Огромный с-сад — вишни там, яб-блони со с-сливами. Д-для того и к-корячимся, чтобы кто-нибудь из гражданских по дурости на воздух не взлетел. Скажем, п-пацаны. Да они чихать х-хотели на т-твою колючую проволоку. И на н-надписи разные…

Он не договорил. Слишком долго, наверное, слова выговаривал. На правой стороне поля вдруг вспух земляной фонтан и спустя мгновение донесся раскат грома.

— Стороженко, — вскочив на ноги, определил лейтенант.

— Мирная работа, — тоскливо сказал Забровкин.

— Хватит сидеть, — лейтенант смотрел на поле так, словно взглядом хотел поднять Стороженко из мертвых.

Опала потревоженная земля. В пронзительном синем небе медленно плыла темная точка. Словно душа рядового Стороженко в последний раз оглядывала мир с высоты.

— Забровкин, заменишь Стороженко, — приказал лейтенант. — А ты, Цыплаков, пройдись по ребятам с левого фланга. Ты самый опытный, глянь своим глазом, все ли правильно делают. В центре сойдемся, переговорим.

— Ах, жалко Егорушку! — досадливо сплюнул он.

И снова цепь солдат в потрепанном полевом обмундировании медленно двинулась по полю. Издалека солдаты напоминали сеятелей, но задача у них была совершенно иная — извлечь из земли ее страшную начинку и сделать поле пригодным для мирной жизни — растить и радовать, а не забирать в свои мрачные глубины.

Немецкое кладбище

Кладбище располагалось за моторным заводом.

Длинные ряды размытых дождями холмиков. Говорили, раньше на могилках стояли ровные кресты, но когда мы впервые появились на кладбище, крестов уже не было. Только холмики — по холмику на человека.

Мы раскапывали могилы.

Раскапывали потому, что в них можно было кроме останков найти запретное и интересное для нас, пацанов. Можно было откопать монеты, перстни, кольца, потемневшие эмблемы, в том числе и те самые эсэсовские руны, еще можно было найти медали и даже железные кресты. Вокруг постоянно крутились какие-то дядьки, которые покупали у нас найденные предметы. Рассказывали, что один такой мужик купил у мальчишек перстень за три тысячи рублей. В шестидесятые годы это были огромные деньги, легковушки «Москвич» и «Волга» стоили меньше. Разумеется, что подобные слухи лишь подогревали наш азарт.