Горькая любовь князя Серебряного - [3]

— Оставь, князь, ради Христа не надо, не унижай себя! — побелев лицом, прошептала Елена.

И она быстро пошла из церкви.

Вяземский рухнул на холодные плиты. На его глазах заблестели слезы.

— Господи! Где ты?! — воззвал он. — Я не могу жить! У меня тут, — прижал руку к сердцу, — у меня тут что-то такое, что не дает мне жить… Я умру, если она не станет моею! Помоги мне, Господи!

Свечи, слегка потрескивая, оплывали.

Около церкви холопы Вяземского ожидали хозяина. Увидев торопливо вышедшую из церкви Елену, опричники оживились, послышались реплики:

— Ишь ты!.. Обратно нос задрала!

— И чего бабе надо? Отчего наш князь ей не глянется?

— Оттого!.. Упрашивает, ублажает…

— Во, во! Взял бы за косы, да отволок в кусты!

— Это — да! Это б… Сама его под венец потащила!

— Князья!.. Слабы они на эти дела! — прозвучало с презрением.

— Да не-е… — стал пояснять один. — Другую может и отволок бы. А ейный отец, что под Казанью убили, царский окольничий был!

— Ого! Потому, знать, и спесивая.

— Да-а, сирота, а спесивая!

Мрачный Вяземский, выйдя из церкви, молча взмыл в седло, пустил скакуна в опор. Холопы поспешили за своим хозяином.

Разорившие свадьбу опричники с гиканьем метались по Медведевке.

Красный кафтан Хомяка огнем горел на солнце.

— Шерстить всех подряд!.. Хватать девок, ребята! Ничью кровь не жалеть!

Крестьяне убегали, кто куда мог. В поле, в рожь, в лес.

Нагнав старика, один из молодых опричников поставил поперек коня.

— Ты, старый хрен! Здесь девки были, бабы!.. Куда все попрятались?

Мужик кланялся молча, будто язык отнялся.

— На березу его! — закричал Хомяк. — Любит молчать, так пусть на березе молчит!

Один из всадников встал в седле во весь рост, перекинул через березовый сук веревку.

Несколько всадников сошли с коней, схватили мужика.

— Батюшки, отпустите, родимые! Не губите! — завопил тот.

— Ага! Развязал язык, старый хрыч! Да поздно! В другой раз не будешь шутить. На сук его!

Опричники потащили мужика к березе, накинули на шею петлю, схватились за веревку, чтоб подтянуть наверх мужика. В эту минуту из проулка вылетели всадники Серебряного. Их было вполовину меньше, но нападение совершилось так быстро и неожиданно, что они в один миг опрокинули опричников.

Князь рукоятью сабли сшиб наземь Хомяка, спрыгнул с коня.

Придавил ему грудь коленом и стиснул горло.

— Кто ты, мошенник? — спросил князь.

— А ты кто? — отвечал опричник, хрипя и сверкая глазами.

Князь приставил ему пистолетное дуло ко лбу.

— Отвечай, окаянный! Застрелю!

— Я тебе первый кровь пущу! — зло сплюнул Хомяк, не показывая боязни.

Курок пистоли щелкнул, но кремень осекся, и опричник остался жив.

Князь посмотрел вокруг себя. Несколько опричников лежали на земле, других вязали княжеские люди.

— Скрутите и этого! — сказал князь, поднимаясь.

— Смотри, батюшка! — Михеич показал пук тонких и крепких веревок с петлями на конце. — Какие они удавки возят с собою!

Тут ратники подвели к князю двух лошадей, на которых сидели два человека, связанные и прикрученные к седлам.

Один — старик с седой головой и длинной бородой, другой — черноглазый молодец, лет тридцати.

— Что за люди? — спросил князь.

— Нашли за огородами, и охрана приставлена.

— Отвяжите их!

Освобожденные пленники, потягивая онемелые руки, остались посмотреть, что будет с побежденными.

— Слушайте, кромешники! — князь подошел к связанным опричникам. — Говорите, кто вы такие?

— Что, у тебя глаза лопнули, что ли? — отвечал один из них, кивая на метлу и собачью голову, притороченные к седлу. — Известно кто! Царские люди!

— Как вы смеете называться царскими людьми? — вскричал Серебряный. — Говорите правду!

— Да ты, видно, с неба свалился, — сказал с усмешкой Хомяк, — что никогда опричников не видал!

— Вот что, — наклонился князь к нему.-/Если не скажешь, кто ты, как Бог свят, велю тебя повесить!

Тот гордо выпрямился.

— Я — Матвей Хомяк! — отвечал он бесстрашно. — Стремянный Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского. Служу верно моему господину и царю нашему… Может, ты и про Малюту Скуратова не слыхал? — Он усмехнулся. — А теперь скажи и ты, как тебя называть, величать, каким именем помянуть, когда мы тебе шею свернем?

Князь взорвался.

— Ты!.. Ты на царя клеветать?!.. Всех повесить! — приказал он ратникам.

Те стали быстро накидывать опричникам петли на шеи.

Тут младший из двоих, которых князь велел отвязать от седел, подошел к нему.

— Слышь, боярин, не вели вешать этих чертей, отпусти их. И этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а тебя, боярин.

Князь с удивлением посмотрел на незнакомца.

— Ты-то зачем за них вступаешься? — спросил Серебряный.

— Конечно, боярин, кабы не ты, висеть бы нам вместо их! А то и с живых кожу содрали бы! И все же поверь мне — отпусти их, жалеть не будешь. — Черные глаза глядели твердо и проницательно. — Ты, видно, давно на Москве не бывал, а там теперь не то, что прежде, не те времена.

Князя, вероятно, не убедил бы незнакомец, но гнев его успел простыть.

— Скрутите их покрепче и отведите к ближнему старосте! — приказал Серебряный старшему ратнику с товарищами. — Пусть он предаст их правосудию!.. А нас на царской дороге нагоните! — добавил он.

— Власть твоя, — сказал незнакомец. — Только староста их тут же развяжет.