Горькая луна - [17]

— Она имеет безумный успех, мужчины кружат вокруг нее, словно мухи. Ну а вы, Беатриса, как случилось, что самцы на этом судне не лежат у ваших ног?

Мне показалось, что она сейчас встанет из-за стола, настолько бледным стало ее лицо.

— Не знаю, — ответила она после паузы, — конечно, я не обладаю таким магнетизмом, как ваша супруга.

В конце концов эта лавина колкостей привела меня в раздражение. Их можно считать досадной мелочью — ведь каждый день незнакомые люди провоцируют нас без видимого повода. Тем не менее я был необъяснимо уязвлен отсутствием Ребекки за нашим столом. Я спрашивал себя, почему она, а не Беатриса вскружила голову всему экипажу. И почему Тивари, столь предупредительный вчерашним вечером по отношению к моей подруге, оставил ее ради жены Франца? Неужели мою любовницу воспринимают как залежалый товар?

Калека не щадил никого и ничего, расточая хулу и одобрение, как священник, который раздает облатки прихожанам. Завершив препарирование нашей четы, он обрушился на само путешествие:

— Что за странная мысль ехать в Индию десять лет спустя после того, как она полностью вышла из моды. Вы сознаете, что ужасно отстали? Поездка на Восток — обреченный жанр.

— Мода, — сухо возразил я, — быть может, и прошла. Но Индия пребывает в веках, и для меня она нисколько не утратила своего очарования.

— Простите меня за резкость, милый друг, но перестаньте напускать на себя этот неземной вид, едва лишь речь заходит об Азии. В сфере путешествий вы еще девственник, у вас это пройдет, как у других. Мне не хотелось бы охладить ваш энтузиазм, однако позвольте рассказать вам несколько историй. Три года назад мы с Ребеккой побывали в Бомбее. Выйдя из Тадж-Махала, одного из самых больших индийских дворцов, мы направились в музей миниатюр эпохи Великих Моголов, расположенный неподалеку. На каком-то перекрестке мы увидели толпу зевак. Несчастный случай, факир, заклинатель змей? Мы остановились. В центре круга женщина держит на руках младенца, который пронзительно верещит. Она просит подаяние. Глаза ребенка плотно завязаны. Мой беби болеть, говорит женщина на ломаном английском и тянет к нам руку. Я представляюсь как врач и спрашиваю, чем страдает ребенок. Женщина ничего не отвечает. Я настаиваю: мол, я врач, разрешите мне осмотреть ребенка, я хочу вам помочь. Женщина яростно отказывается дать мне малыша, а тот вопит благим матом — явно от невыносимой боли. Толпа начинает поносить мать, я же вырываю из ее рук младенца и снимаю повязку: к глазам его прилеплены два больших жука, которые своими клешнями и резцами терзают крохотные окровавленные веки. Взбешенная женщина удирает со всех ног, оставив мне несчастного ребенка.

Я положил вилку в тарелку. Франц наблюдал за нами, смакуя впечатление от своего гнусного рассказа и иногда покряхтывая так, что было непонятно — сдавленное это рыдание или с трудом сдерживаемый смех. Первой опомнилась Беатриса:

— Кажется, я уже слышала эту историю. Судя по всему, вы обожаете сплетни.

— Вовсе нет, — вскричал Франц, — я просто открываю вам глаза. Эти пресловутые индусы, якобы пронизанные духовностью, развращены поголовно, сверху донизу по социальной лестнице: от брахмана до парии, от министра до нищего — все соревнуются в алчности. Их музыка, неотвязная индийская музыка, сопровождающая вас повсюду, вы ее хорошо знаете: это бакшиш, Sir, give me baksheesh[5].

Он преподнес нам еще парочку историй, столь же отвратительных, как первая: от этой кучи мерзостей у нас пропал аппетит.

— Вы черпаете информацию в мусорных ящиках, — сказал я, чувствуя тошноту.

— Ах, какие же вы прелестные наивные люди! Надо в самом деле оказаться на такой старой посудине, как эта, чтобы встретить простодушную парочку вашего толка. Я понять не могу, вы бросаетесь на Восток, словно на женское тело. Но что вы хотите найти, великий Боже? К чему вам эта толпа оборванцев?

Я сглотнул слюну и произнес как можно более торжественно:

— В Индии следует искать то, что мы утеряли в Европе: отчизну Высшего существа. Я еду туда с целью обрести главное — меня утомила жизнь суетная и бесполезная…

— В общем, Индия для вас — некое священное пространство…

Полагая, что сумел впечатлить его, я высокопарно произнес:

— Если хотите. И я подозреваю, что не каждому дано возвыситься до священного уровня великих мгновений, даруемых этой страной.

— Вы пока держитесь уровня моря, — насмешливо произнес калека, — это исцелит вас от бреда. А вот меня к путешествиям подвигла бы лишь одна причина: после тридцати лет жизни во Франции я не знаю даже, как называются самые обычные деревья и цветы. Однако давить на вас не хочу, никто не давал мне права влиять на ваш выбор. Разумеется, я шутил: всем известно, что Восток есть сумма недоразумений, дремлющих в мозгу западного человека. Впрочем, туристов упрекать за это нельзя: они пробуждают умирающие места, они несут жизнь в погребенные страны, которые стряхивают оцепенение лишь в месяцы их приезда, а затем вновь впадают в спячку. Конечно, туристы истребляют культуру, но эта культура сама готова к уничтожению. Знаете, я чувствую к вам и вашей подруге некую смутную симпатию, а уж причины ее нам рано или поздно откроются.