Горькая лаванда - [4]

Коттедж когда-то построили для прабабушки, которая хотела дожить свои дни в тишине и покое. Здесь были одна гостиная с огромным камином, спальня, маленькая кухонька и ванная. Камилла не стала утруждать себя обустройством жилища и спала прямо на голом матрасе и подушке без наволочки, под старым лоскутным одеялом. Пол, заставленный чемоданами и коробками, давно не подметали, по углам висела паутина, а в окна не могло заглянуть даже солнце.

Что касается ее самой, она уже и не помнила, когда в последний раз мылась или расчесывала волосы. Одежду, в которой она валялась на кровати, Камилла и не думала менять. Она больше не чувствовала себя ни женщиной, ни человеком. Она превратилась в сгусток ярости. Только ярости и ничего больше.

Ярость помогала избыть боль. Когда Камилла очнулась в больнице, она вся состояла из боли. Болело заплывшее от синяков лицо с рассеченной щекой и распухшими губами. Болели переломанные ребра и вывихнутое плечо, болели ободранные костяшки пальцев. Без боли она не могла даже повернуться на бок. А потом ей сказали, что Роберта больше нет. И иная, душевная боль пересилила физическую. Казалось, ей не будет конца. Начался судебный процесс. И тогда, едва узнавая себя в зеркале, Камилла начала давать показания, рассчитывая хотя бы на справедливое возмездие…

Стоило ей закрыть глаза, перед ней возникала темная улица той душной сентябрьской ночью. Камилла, в облегающем платье и туфлях-лодочках, возвращалась под руку с Робертом с вечеринки. Они хохотали не переставая, особенно когда Милл спотыкалась на высоких каблуках. А потом из темноты возникли те три ублюдка, невменяемые, одуревшие от наркотиков. Ни Камилла, ни Роберт не давали повода для драки, сразу отдали все деньги и украшения. Но денег оказалось мало. Роберт бросился защищать жену, пытался заслонить ее собой. Поэтому его больше нет в живых. А Милл жива.

На суде все трое раскаивались и рыдали, что произвело на вершителей правосудия хорошее впечатление. К тому же преступники были очень молоды и не подвержены наркотической зависимости. Все из хороших семей. «Мальчики не закоренелые преступники, — вещал адвокат. — Только раз попробовали наркотики и по неопытности попали на “грязь”». Судья расценил убийство Роберта как «несчастный случай» и приговорил их к минимальным срокам.

Вот тогда в Камиллу вселилась ярость. Она прекрасно помнила, как ярость буквально захлестнула ее, когда она услышала приговор. Что они теряли? Пару лет свободы? А она потеряла все. Ей больше никогда не вернуть мужа. Не вернуть себя прежнюю. Ее жизнь окончательно и бесповоротно разрушена.

Камилла невидящим взглядом уставилась на сырые разводы на потолке. В окно стучал дождь. Нет, ничто не сможет унять ее ярость. Бешеную, бесплодную ярость, от которой внутри остается только пустота. Она пыталась погасить ее, швыряя об стенку посуду и мебель, пыталась спрятаться от нее, сутками не вылезая из-под одеяла. Ничто не помогало. Оставалась последняя надежда — напиться до потери сознания.

Камилла поднялась и, еще раз проделав замысловатый путь, поднесла к губам бутылку текилы. Вместо желанного забвения ее вывернуло наизнанку. Ну не принимал желудок алкоголя, и все тут! Камилла без сил прислонилась к дверному косяку в ванной. На лбу выступили крупные капли пота. Оставалось только завыть по-волчьи. Она с трудом поднялась и направилась к кровати, но ее остановил стук в дверь.

— Все в порядке, Виолетта. Я приду к обеду. А пока оставь меня в покое.

— Это не Виолетта. Это ваш сосед, Боб Макдагл.

Камиллу словно пронзило электрическим током. Бобу незачем было называть свое имя. Его голос она узнала бы из тысячи других. Раньше этот голос не раз утешал ее, когда она разбивала нос или падала с санок лицом в холодный колючий снег. Этот голос принадлежал ее детству так же, как старый клен, шалаш или горка между их фермами.

Они никогда не играли вместе, потому что Боб был намного старше, такой же взрослый, как Виолетта. Но Милл ходила за ними хвостом, потому что была самой маленькой, и ей не с кем было играть. Когда Боб был рядом, она чувствовала себя защищенной. Он помогал ей перелезать через ограду, зимой тащил в гору ее санки, летом подсаживал на дерево, в шалаш, скрытый среди ветвей. А остальные дети кричали, что Милл еще слишком мала.

Боб был не только героем ее детства, но и предметом первых девичьих воздыханий. Он казался ей страшно крутым — широкоплечий, с густой русой шевелюрой и серыми глазами. Однако пять лет разницы в возрасте делали Боба недосягаемым для Камиллы. Он не обращал на нее внимания.

Но какими бы приятными ни были детские воспоминания, сейчас она не хотела никого видеть. А голос Боба, полный энергии и жизненной силы, причинял ей лишние страдания. Нет, он ничем не походил на сладкий голос Роберта и тем не менее напомнил ей об утрате. На Камиллу снова накатила ярость.

— Пошел к черту! — в бешенстве крикнула она.

Стук не прекратился.

— Черт тебя подери, Боб! Я не хочу никого видеть, неужели непонятно? Мне не нужно сочувствие и помощь. Оставьте меня в покое!

Когда Боб постучал в четвертый раз, Камилла рывком распахнула дверь. Если для того, чтобы избавиться от него, придется дать Бобу в морду, она сделает это и не будет мучиться угрызениями совести.