Горизонты - [63]

В первый же час она перебрала на полке все мои книги и, не найдя для себя подходящих, попросила сходить вместе с ней в библиотеку.

В тот же день я познакомил Зину с Анютой Кочергиной, сказав ей, что привел нового читателя. Оказалось, что Зина со многими книгами была знакома, а те, которые ей предлагали, она подолгу рассматривала и, перелистывая страницы, быстро пробегала их взглядом.

— А про любовь у вас есть? — тихонько осведомилась она у Анюты.

Анюта Кочергина кивнула головой и тотчас же подобрала ей целую стопку. Зина снова вглядывалась в страницы. Выбрав для себя подходящие книги, она сказала:

— Я теперь ваша постоянная читательница. Две книжки беру, а остальные приберегите, пожалуйста, для меня, — и доверчиво улыбнулась. — Страсть не люблю сухих, рассудочных…

Когда мы с Зиной вышли на улицу, она похвально отозвалась о библиотеке, заметив, что этот дом в Осинов-городке для нее самый дорогой.

— Я тоже здесь люблю бывать, — сказал я.

— Тогда мы с тобой настоящие друзья! — воскликнула Зина.

Потом мы зашли в Нардом. В зале было холодно и неуютно.

— Как же вы тут на спектаклях сидите? — удивилась Зина.

— Надышим и сидим… Силач Шуль был, так лампы даже тухли от жары.

Улыбнувшись, Зина покачала головой и вдруг задумалась. По пути зашли мы в больницу. Анна Павловна обрадовалась дочери.

Вернувшись домой, мы принялись готовить обед. Зина надумала делать котлеты. Прикрепив к краю стола мясорубку, я перемалывал мясо. Котлеты получились вкусные, и вечером Анна Павловна похвалила нас.

Работа в больнице Зине нравилась. Иногда она уходила на дежурство в ночь, а утром, возвратившись домой, сразу бралась за книги. Казалось, она не читала, а глотала их. Я удивлялся, как она быстро с ними управлялась. Часто ходила в библиотеку, и меня просила принести ей какую-нибудь новую книгу.

Иногда я играл с Зиной в шахматы. Она играла хорошо. А вот на лыжах ходить не умела. По ровной местности еще ничего, а как только встретится горка, она уже не могла стоять на ногах. Как-то Зина упала на спуске горы, лыжи убежали далеко вперед. Она поднялась и стала разгребать снег руками. Я понял, что Зина в снегу потеряла очки. К счастью, мы вскоре нашли их.

— У тебя золотые глазки, — похвалила она меня.

Однажды вечером Зина откуда-то принесла целую связку старых, пожелтевших от времени тоненьких книжечек с яркими обложками. В них говорилось о сыщике Нате Пинкертоне. Я взял одну из книжек и так увлекся этим Пинкертоном, что позабыл и про домашние задания. Книжки лежали в стопке на подоконнике. Прочитав книжку, я перекладывал ее на другой подоконник.

Как-то вечером я вернулся домой и хотел читать очередную книжку, но их на подоконнике не оказалось. Зина сказала, что приходил Дмитрий Евгеньевич и, догадавшись, что книжки читает его ученик, забрал их.

Больше этих книжек я никогда не видел и не жалел об этом. Я и тогда не любил книг с неправдоподобными историями. Но странно, я охотно следил за ловким Пинкертоном. Хотя и знал, что подобного в действительности быть не могло, но ловкий сыщик будто на веревочке тянул меня за собой, и я жил вместе с ним какой-то странной запутанной жизнью. Однако исчезновение этих книжек сожаления у меня не вызвало, и скоро я их совсем позабыл.

20

Зина однажды вечером возвратилась домой веселая, счастливая. Лицо ее так, и пылало, она не могла скрыть радостной улыбки. Улыбались ее большие голубые глаза, ее губы. Иногда на какое-то время она, казалось, замыкалась в себе, мои слова не доходили до нее, она просто не слышала их. И я понял, что у нее произошло или происходило что-то очень важное. Она, казалось, безотчетно радовалась какому-то чуду, будто увидела мир впервые. Зина была счастлива. И мешать этому не надо, пусть улыбается, радуется своему чуду, своей находке… Пусть она, думал я, побудет с этим новым чувством подольше наедине. А потом не вытерпит — расскажет.

И не вытерпела…

Как-то вечером Зина вошла в комнату, быстро и легко сбросила с себя коричневое пальто с узким черным воротником и, схватив меня за руки, начала кружиться.

— Дружочек, ты понимаешь, как мне весело! Только ничего ты не понимаешь… Так мне хочется петь, танцевать…

Она остановилась посреди комнаты и, слегка задумавшись, сняла с головы шапочку с кисточкой, расчесала гребенкой коротко подстриженные русые волосы… И вдруг, будто что-то вспомнив, сказала:

— А ты знаешь дом Чижа, неподалеку от нас? Выбеги, взгляни, есть ли огонек в окне?

— У кого?

— У Антона Ивановича.

Не одеваясь, я выскочил на крыльцо, подбежал к светящемуся окну. На столе стояла высокая лампа с большим голубым абажуром. Я тотчас же впопыхах вернулся и рассказал об этом Зине.

— Вот и хорошо, — обрадовалась она.

Я не мог сразу понять, что бы это значило. И для чего она хотела знать, есть ли огонь в комнате землемера Тулупова?

На другой день Зина призналась:

— Какой это удивительный человек! Он все понимает, точно угадывает тебя.

— Он же лысый, — ни с того ни с сего вырвалось у меня.

— Ну и что? Была бы в человеке душа… Чтоб она понимала… И, кажется, он понял меня…

Я смотрел удивленными глазами в ее счастливое лицо. И опять, как и в тот раз, светились ее глаза каким-то особым голубоватым блеском, на щеках то появлялись, то пропадали задорные ямочки, улыбка играла на губах, во всем ее облике, и эту радостную улыбку скрыть было невозможно. Да и надо ли было ее скрывать? Наоборот, Зине хотелось теперь поделиться с кем-нибудь своим счастьем, распахнуть свою душу. И первым таким человеком, вероятно, был я.