Горизонт в огне - [57]

Цветы, которыми она окружала себя поначалу, быстро уступили место декорациям. Через несколько недель после выступления в Милане она обратилась к известному декоратору Роберу Малле-Стивенсу, чтобы тот создал задник, и ему это удалось. Теперь задник стал частью представления. Приехав в Лондон, Соланж заказала декорации Стивену Овенбэри. Для концертов в Риме она пригласила Василия Кандинского, чтобы он нарисовал ей монументальные полотна, для мадридской программы задник делал Пикассо. Со временем все большее число художников, начиная с Рауля Дюфи и заканчивая Михаэлем Цвегом, писали для нее, создавали огромные холсты, предназначавшиеся для той, кого теперь называли великой Галлинато, выступления которой всегда становились событием. В выборе художников она отдавала предпочтение женщинам. Соня Делоне придумала для нее море из голубой вуали – оно слабо колыхалось благодаря вентилятору, спрятанному за кулисами, и это стало началом настоящих инсталляций, которые создавали Виолетта Гомес, Лаура Макиевич и Катя Ноаро; истинным апогеем стали мотивы ар-деко – созданные Ванессой Ньюпорт для концерта в марте 1932 года в нью-йоркской Метрополитен-опере полотна спускали с колосников в продолжение всего выступления.

Скоро установилась традиция – инсталляции сохранялись в тайне. Журналистам сообщали только программу концерта, имя же художника и то, какими будут декорации, было еще более секретным, чем перевооружение Германии, – до подъема занавеса никто не знал, что это будет. Разумеется, всегда случалась утечка информации, которую охотно покупали местные газеты, воровать фотографии или новости стало общим местом; это беспокоило устроителей концертов и радовало Соланж: она обожала слухи, лишь бы они касались ее. Уже назавтра после выступления фотографии концерта и декораций превращались в открытки, проспекты, буклеты. Один экземпляр Соланж всегда посылала Полю с комментариями и со множеством восклицательных знаков. В начале 1932 года даже устроили аукцион, где продавали работы Фернана Леже, подготовленные им специально для майского выступления в Лисабоне в пользу пострадавших от наводнений в результате разлива Хуанхэ.

В сентябре 1932-го Соланж выступала в Париже, на сцене зала Гаво (декорации Роже Арта[24]). Поль с матерью получили два места в первом ряду бок о бок с министрами. Соланж появилась в волнах лиловой и зеленой ткани, величественная, как статуя Командора, и, верная своей манере, начала концерт с вступления к «Gloria Mundi» а капелла, что становилось классикой, – к опере уже примеривались некоторые конкурентки Соланж. Это был триумф.

Как мы знаем, Соланж не сдерживала своих чувств. Она производила впечатление человека, который видит только себя, и хотя теперь принимала подношения сидя, она создавала ажиотаж, как никто другой. Но глаз у нее был острый, и ей и секунды не потребовалось, чтобы, когда Поль с матерью появились в зале, понять: их положение изменилось. Мадлен была одета очень хорошо, очень тщательно, но она лишилась некоей уверенности, свойственной богатым женщинам, ступала не так размашисто, смотрела не так уверенно – вроде ничего особенного, но Соланж все поняла. Она сразу отказалась от запланированного заранее роскошного ужина и пригласила Мадлен с Полем в гостиницу «Риц» «перекусить по-простому» у нее в номере. Ей казалось, что и это чересчур, но придумать что-то другое она уже не успевала…

Все это не ускользнуло от внимания Мадлен. Хотя решение Соланж задело ее, она все же испытывала благодарность к певице. Впервые дамы смогли по-настоящему поговорить и осознали, что некие печальные обстоятельства положили конец их былому соперничеству. Мадлен заметила, что взгляд этой огромной женщины с экстравагантными и смешными манерами, трагический голос которой пронзает душу, гаснет. Может быть, они без слов дали друг другу понять, что являются сестрами по несчастью, которым многое пришлось выстрадать.

Соланж опять стала посылать новые записи со всего мира, фотографии она заменила на пластинки, афиши – на коллекционные альбомы.

Жизнь матери была сложной и напряженной, но Поль не чувствовал себя несчастным. Для Мадлен стало неожиданностью, что можно быть счастливее с меньшими деньгами. Поль освободился от груза своей тайны и проживал, вероятно, самые лучшие дни. Кошмары, когда-то такие частые, рассеялись. Влади была дарящей радость и деятельной компаньонкой. Поль много читал и проводил послеобеденное время в библиотеке. Влади устраивала его в большом зале, где лежали газеты и заказанные им книги, и подмигивала: A teraz pójdę na zakupy…[25]

Поль слегка опускал ресницы, как если бы скрывал похождения оставленной на его попечение младшей сестрицы.

21

Сначала дамы. Можно быть анархистом, но оставаться джентльменом. Слабым местом Дюпре всегда были женщины. А когда он увидел эту девицу, его уверенность окрепла в тысячу раз. Ему хватило посмотреть на нее анфас. Чудесная. Он шел за ней до стоянки такси и без труда представлял, какому риску подвергается все попадающееся на ее пути, вплоть до автомобильного движения. Она источала аромат секса, как некоторые люди пахнут деньгами. Она не шагала – она струилась. На улице Сент-Оноре она за два часа потратила жалованье десятерых рабочих. Дюпре все оценивал, сравнивая с зарплатой рабочего. Несложно было понять, что она делала со своим мужем – бывшим управляющим банка Перикуров: она спускала его состояние. Но оно еще далеко не закончилось. Один особняк стоил кучу денег, то, чем он был начинен, удваивало его цену, два автомобиля, множество прислуги, прекрасное предприятие с великолепными блестящими новенькими станками и рабочие с минимальной зарплатой – не больше, чем того требовали профсоюзы. Семья Жубер поживала хорошо, и от этого хотелось и правда что-нибудь там раскопать.