Горизонт края света - [14]

– Я принёс вам привет от Руси, от батюшки-царя, – продолжал незнакомец.

Тут из-за его спины выскочил толмач15, быстро забубнил по-корякски. Все с почтением внимали ему. Якаяк, насупившись, молчал. Лучшие люди его рода, бывшие в юрте, боялись сказать «амто!»16. Как-то ко всему этому отнесётся Иктеня?

В наступившей тишине все услышали, как князец выпустил на волю злого духа. Мельгытанин, насмешливо взглянув на полог, велел толмачу:

– Пойди погляди! Это кто там воздух портит?

Толмач долго возился за пологом, что-то сердито бубнил и резко вскрикивал. Наконец он сумел выпихнуть вспотевшего, упирающегося Иктеню к очагу, а вслед за князцом вывалился и шаман, и как был – на четвереньках – проворно, по-собачьи заваливаясь на бок, перебежал в самый темный угол. Металлические подвески и колокольчики, которыми он был увешен, оглушительно зазвенели.

– Это и есть сам Иктеня, – сказал толмач и подтолкнул князца к бородачу.

– А я – Владимир Атласов, – прищурился мельгытанин.

Иктеня, закрыв глаза от бессилия и злобы, стоял прямо, пытаясь сдержать дрожь губ.

– Помнишь, как Морозка приводил тебя в ясак? – спросил бородач.

Как не помнить? Вон как толмач Иван Енисейский, насупившись в усы, глядит на хозяина пенжинской тундры. Не даст соврать! Великий тогда вышел бой у коряков с пришельцами. Склонили мельгытанги оленных людей к платежу ясака. Иван Енисейский объяснил корякам, что их землю милостиво берет в управление великий русский вождь, которого следует звать царём. За то, что он станет защищать тундровиков от врагов, ему надо будет платить дань – меха соболей, лисиц, куниц. О том же самом, как Иктене рассказывал ещё его дед, твердил и мельгытанин Федот Попов. Вместе с другими пришельцами он обосновался на реке Парень. И был среди них один особенно буйный, хитрый – Анкудинов его звали. Дед сказывал: коряки, убоявшись, что пришельцы сделают их своими рабами, напали на зимовье и убили их…

– Ну, помнишь? Ивана Енисейского узнаёшь? – повторил Атласов и нетерпеливо притопнул ногой.

Иктеня молча кивнул головой: помню.

– Обманул ты нас, старая лиса – продолжал Атласов. – Ясак не платишь, скрываешься в тундре, судьбой аманатов не интересуешься…

Князец, чувствуя вину, опустил голову.

– Мы могли бы убить тебя как собаку, – нахмурил брови Атласов. – Но милость нашего государя безгранична: ты будешь прощён, ежели пошлёшь в стольный Москву-град доказательство своей преданности – меха лисьи и собольи. И в немалом числе.

Услышав перевод толмача, Иктеня обрадовался, хотя и не подал вида. Полегчало у него на сердце: значит, не прервётся нить его жизни, а там видно будет, кто останется в тундре этынвылгыном – хозяином. Мельгытанги придут и уйдут. А Иктеня здесь жил и будет жить.

– Будет ясак, всё будет! – закивал князец. – Коряки уважают Большого мельгытанина Атласова…

– Большого мельгытанина многие уважают, – усмехнулся Атласов. – Вместе со мной пришли юкагирские знатные люди во главе с Омой.

– Знаю Ому, знаю, – заулыбался Иктеня. – Хороший человек Ома, искусный воин. Коряки желают с ним дружить. Но мельгытанги выше него. Мы уважаем вас. Всё, что у нас есть, поделим с вами поровну.

– Ну, и хитрый же ты лис, – цокнул языком Атласов. – Мягко стелешь, да жёстко спать…

– Ва-а! Зачем жёстко спать? – не понял Иктеня. – Мы вам самые мягкие и теплые кукули выделим, в полог к женщинам положим спать. Мельгытанги любят молодых корячек?

– Любят, – рассмеялся Атласов. – Только не любят, что ваши женщины редко моются. А так – любят, не отказываются…

– Иктеня хочет вкусно накормить мельгытангов, – сказал князец. – Наши женщины развлекут вас плясками…

К вечеру в юрты набились люди Большого мельгытанина, свободные от караула. Сбросив шубы и оставшись в кольчуге, они степенно уселись у очагов. Над огнищами на поперечинах, положенных на боковые колышки, висели котлы. В них варилась оленина, распространяя сытный запах. От дыма и пара, поднимающегося от бурлящего кипятка, першило в горле, и некоторые казаки, еще не привыкшие к этой особенности жилья аборигенов, то и дело выбирались наружу, чтобы дохнуть свежего морозного воздуха.

Женщины ловко выхватывали из кипятка куски оленины и бросали их остужаться в деревянные лотки. Стоило им недоглядеть, и собаки, которых держали в юртах, проворно хватали хороший кус и кидались в угол. И если хозяева или их дети это замечали, то непременно отбирали у воришки добычу и, даже не обтерев кусок от грязи и не срезав надкусанное, снова кидали в лотки.

Атласов, Иван Енисейский, Потап Серюков, юкагирские знатные люди в юрте князца чувствовали себя вольно. Иктеня, желая развлечь гостей, взял бубен и забил по нему лапкой орла – священной птицы коряков. Женщины встали на колени и запрыгали по кругу как лягушки: скок-прыг, прыг-скок. Они всплескивали руками, крутили бёдрами, как блудницы, и что-то гортанно выкрикивали. Эта странная, не похожая ни на одну из русских, пляска казаков не удивила: подобное они видели в чукотских чумах.

Иктеня передал бубен якаяку и, держась за лоб, сказался нездоровым.

– Пойду в юрту шамана, – сообщил он. – Пусть покамлает – выгонит злого келе из головы…