Горесть неизреченная [сборник] - [66]

После Тамарченко мастером нашего курса стал Владимир Александрович Сахновский-Панкеев. Блестящий рассказчик, яркий полемист. Как он умел издеваться над ложной патетикой, над желанием прежде всего показать себя, а уж только потом спектакль, о котором шла речь.

Сам писал жёстко, но не жестоко. Театр, актеров любил. Был из этой породы. Не рассказывал, а проигрывал нам те фильмы, которые мог тогда посмотреть в Доме кино. Школа его была неоценима.

Он стал моим руководителем диплома. В это время вышел фильм об Айболите с Роланом Быковым. И Сахновский, внешне похожий на героя этой чудной комедии, остро, безжалостно громил меня за любую неточность под песню «Мы акулу-каракулу каблуком», а потом говорил — какой хороший диплом я написала, как нужно продолжать работу и делать на эту тему диссертацию. И я действительно получила за диплом «отлично с отличием».

Тема моего диплома была «Театр Мейерхольда и зритель 20-х годов двадцатого столетия». В ту пору ещё мало писали о Мейерхольде, его имя совсем недавно было под запретом. Я работала в архивах в Москве, накопала много интересного материала. Казалось, открывается новая дорога. Но…

В институте мы учились заочно — 6 лет. Кстати, однажды, когда почувствовали, что скоро конец и что мы совсем не хотим расставаться, заявили, что после шестого курса у нас будет ещё шестой-а, и вот это название «шестой-а» навсегда сохранилось и у нас, и в памяти нашего театроведческого факультета. До сих пор каждый год 19 марта — традиционный сбор соучеников.

Но кроме института, театра, наших споров-разговоров, была ещё другая жизнь. Я работала в многотиражной газете судостроительного завода имени Жданова. Поначалу я думала, что если есть ад, он выглядит так, как сборочный цех — сполохи сварки, стук отбойных молотков и на стропилах — после обеденного перерыва — молодые подвыпившие рабочие в грязных с подпалинами ватниках.

Нет, конечно, там были яркие, интересные люди. Рабочие, у которых и шов чистый, ровный и одежда без подпалин. Специалисты-корабелы, живо относящиеся к делу. Я вела ЛИТО, и через много лет женщина, кончившая потом литинститут, говорила, как тепло вспоминала творческую атмосферу нашего объединения. Но условия работы. Но обстановка. Но дикая система хозяйствования — когда всё «сдавалось» к праздникам, и комиссии, чтобы она приняла недоделанную работу, устраивали грандиозные банкеты, а потом уже в плохих условиях шла доделка-доработка. А несуны… Купили за валюту в Финляндии цех. Его надо было сразу монтировать, но площадка, как всегда, не готова, а когда пришла пора устанавливать эти конструкции, ставить было почти нечего — по гаечкам разнесли, по блестящим деталям.

Я печаталась много в газетах и города, и всесоюзных, в театральных журналах. На радио ежемесячно шла моя часовая передача. Но когда милые редакторы радио захотели взять меня на освободившееся место, то сразу было заявлено, что вакансию закрыли перемещением. Я не стала спрашивать кого куда «переместили», пятый пункт продолжал быть пятым пунктом, а потом и вообще все двери передо мной закрылись.

Через год после переезда в Ленинград я вышла замуж за Александра Фролова. Мы жили вместе с его мамой в отдельной квартире на Невском. И всё было как будто хорошо, но… Когда мы только стали встречаться с Сашей, я понимала, что у него нет определённых духовных предпочтений, и думала — вот чистый лист, я вовлеку его в свою жизнь, свои интересы. Наивные мысли. Стена непонимания постепенно вырастала между нами. И в один день, чтобы не объясняться, потому что мне даже не в чем было его упрекнуть, я привела подругу, собрала небольшую сумку — зубную щетку, кофточку, что-то из белья, 5 рублей денег. С тем я и ушла навсегда из этого дома в свою новую жизнь, где пришлось снимать комнату, жить на рубль в день, впрочем, по молодости меня это не слишком угнетало.

30 апреля 1965 года моя подруга Матильда, приятель Эмиль и я шли по Невскому и обсуждали, как будем праздновать 1 мая в маленькой компании у друга Эмиля (мы тогда отмечали все праздники).

— Все надоели. Позови кого-нибудь нового.

Эмиль открыл записную книжку:

— Вот есть интеллектуал.

— Надоело.

— Вот оригинал.

— Хлопотно.

— Вот поэт.

— Поэт — это интересно.

И назавтра на станции Метро «Чернышевская» меня ждали Матильда, Эмиль и высокий худощавый молодой человек в болоньевом плаще и соломенной шляпе.

Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда. И ссорились, и мирились, и отстаивали свою независимость. И бедность, и неустройства. Но с 1 мая 1965 года мы вместе. И каждый год вдвоём отмечаем день нашего знакомства.

Поженились мы с Анатолием Бергером 16 января 1969 года. А 15 апреля этого же года он был арестован КГБ и за свои собственные произведения осуждён по 70 статье УК РСФСР на 4 года лагеря и 2 ссылки.

Когда меня допрашивали следователи в Большом доме и я, объясняя, почему Толик написал то или иное стихотворение, чем вызвана та или иная оценка, сказала:

— Мы жили одной жизнью.

— Да, конечно, семья, — согласился следователь.

— Не только это, — сказала я, прекрасно понимая, что усугубляю свою «вину», — мы жили вместе духовно.