Гордый наш язык - [33]
Забурел совсем - как будто новинка, но и этому выражению больше ста лет, и всегда оно значило то же: зазнался, сильно возомнил о себе, стал нравственно глухим. Думают, что трепаться или балдеть - новые формы, но и они встречаются в фельетонах столичных газет с конца XIX века, и в том же самом смысле, и обычно без всяких кавычек, как хорошо известные выражения. Исчезло, выплыло, снова исчезло... Нужные слова как бы запрограммированы в языке, становясь какими-то словесными «генами», и в случае надобности возникают из небытия, ничем не обогащая нас, кроме острой эмоции и свежего образа.
Словесный образ всегда неожидан, а в речи молодежи теперь он все чаще связан с интеллектуальной сферой деятельности - что выдает с головой студенческое его происхождение). Ясно как в танке - ничего не ясно.
Нго идея клюнула - появилась мысль. Шлангом прикинулся - разыграл простачка. Неожиданно для себя удачно сдал экзамен - прогнулся. Скучная и неинтересная лекция - лажа, общежитие - резиденция, конспекты лекций - ученые записки. Усердно заниматься перед экзаменами - напрягаться, и так далее (кстати, итакдалее - незнакомая девушка). А чем пло-
>Хо: >стоять буквой зю - работать в поле «на картошке?»
В этой речи историк языка очень часто найдет старинные корни и значения слов, которые бытовали ког-Ан>Т° >3 затем У>1110*>1 из Р>ечи> как казалось - навсегда. >нет: «в какой аудитории занимаемся?» - спросит >подаватель. «Где мы живем?» - спросит студент.
Исконно древнее значение слова жить (пребывать, находиться) как бы всплывает в новом выражении.
Сиюминутность такой речи порождает все новые варианты, а для лингвиста это важно. Как генетик с помощью плодовитой дрозофилы ставит опыт с развитием генетических особенностей организма, так и языковед определяет направленность словесных поисков данного поколения. Вот несколько примеров из числа тех, которые «вытерпит» бумага.
Шамать - хавать - уцокать - удбвить сменяли друг друга, и вот он, собирательный образ обжоры, прорастает из глагольного корня: удав. Что интересного для лингвиста? А то, что чем ближе к нашему времени, тем шире речевой эксперимент, причем не с диалектным и старинным словом, а со словом литературного языка. Найдены новые возможности изъяснить старинный образ собственными языковыми средствами. Значит, сегодняшний школяр хочет, чтобы его понимали все - а не только узкий круг своих. Удбвить и удав - игра слов, но вместе с тем и приближение к искомой точности термина.
Специальным рядом в любом жаргоне рисуется портрет человека, и вот этот портрет в студенческом жаргоне наших дней: человека как абстрактной личности вовсе нет, а есть конкретный бабёц или кент (что очень грубо) или чувак и чувиха (что еще грубее, хотя никто не знает теперь происхождения этих слов - из воровского жаргона). А вот кочка - это голова, пакли - волосы, веточки - руки, лапы - ладони, вращалки - глаза, рубильник - нос, копыта - ноги, * ничего другого такому человеку и не полагается. ГрУ' бовато? Да, но вполне благодушно, не осудительно вовсе. Можно даже сказать, что за века существования подобные описательные выражения настолько р*>с' пространились, что постепенно переходят в категорию нейтральных стилистически слов - в абстрактном смысле, разумеется: ни один лексикограф не включит этих слов в свой словарь без пометы - если вообще включит. Однако история подтверждает, что и в древности необходимость замены устаревшего слова образным приводила к тому же, и наше, вполне респектабельное, слово голова когда-то означало ни много ни мало, как черепок! Оно родственно слову желвь (черепаха), которое сохранилось в своем производном желвак.
Молодежный жаргон имеет и функциональное оправдание - самое важное из доказательств его практической ценности. Им можно, например, отпугнуть -как комара запахом, им можно высмеять или оскорбить. И вот результат: он отвалился, отлип, отсох, отрубился - в последовательности появления этих глаголов в речи. Усиление грубости - усиление силы слова в отношениях с внешним миром.
Писатели, остро чувствующие современность, замечают постоянное перетекание понятия в образном слове, стремительно утрачивающем свой задор и накал.
У Василия Белова - «Иванов провел очередную летучку - планерку - оперативку - пятиминутку (термины снашивались как медные пятаки)...» А потому что - не термины вовсе. Такие же... пятиминутки.
Описывая свои молодые годы, ушедшие 60-е, Владимир Крупин столкновением современных слов с их прежними образными эквивалентами хорошо переда-^ самый воздух тех прежних лет: «В те годы это назы-^ось кадрёжкой, сейчас - приколом», а что теперь ^екляшка - было тогда деревяшкой, а что делает ^>Иск-жокей, то в эпоху домашних патефонов выпадало на долю заводилы. «А китайские кеды? Куда там кроссовкам.»
Отрицательная характеристика неприятного человека создается на новых языковых основаниях. Кого называют ласково страшок? Как назовут делягу? Нужник - нужный человек. В смехе рождается истина, в сокровенности словесного образа отражается и наше отношение к тому, что требует незамедлительной оценки.
