Гордость павлина - [2]

– За балюстраду дают пятьдесят фунтов! – сообщал он. Или:– Сбагрил камин. – Или:– Крышу отрывают прямо с руками.

Как-то ночью он проснулся и увидел, что она стоит у окна.

– Что случилось?

– Чей-то крик послышался.

– Лиса, – сказал он. – А может, совка.

– Похоже на павлина. Он через силу рассмеялся.

– Тебе приснилось. Десять лет прошло, как его отсюда забрали.

И он отвел ее в постель.

– Конечно, совка, – чуть слышно проговорила она. – Больше некому.

И все-таки то был резкий, требовательный крик павлина, звавший майора заступиться за своих, поднявший всех на ноги.

А наутро явились плотники. Их было двое. Они приехали на стареньком автомобиле, в прицепе лежали инструменты. Рейнберд оказался крупным стариком, белоголовым и румяным. На нем был плисовый жилет, украшенный золотой часовой цепочкой с рубиновым брелоком, под воротник серой фланелевой рубашки заправлен шелковый шарф. На пальце носил кольцо с печаткой – в мужчинах она этого не понимала, но ему шло кольцо, и шелковый шарф был к лицу.

– Выпейте чашку чая, – предложил Вилли, – а потом посмотрите дом.

– А хозяйка не рассердится?

– Что вы, приятель, ей будет только в радость, – рассмеялся Вилли, единовластно решавший такие вопросы.

– Можно тогда пригласить моего парнишку?

– Само собой, – сказал Вилли.

– Я хозяйку спрашивал, – галантно уточнил Рейнберд, но Вилли пропустил это мимо ушей, как пропускал многое. Парнишке было лет шестнадцать, он был высокий и неразговорчивый.

– Внук? – спросил Вилли.

– Сынок, – ответил Рейнберд.

– Вот это да! – сказал Вилли.

– Он не первый у меня и – как знать? – может, не последний, – без тени улыбки объявил старик.

Чтобы сменить невыгодную для себя тему, Вилли отвел старика к окну.

– Вон он. Там пропасть хорошего материала.

– Жалко такой сносить, – сказал Рейнберд. – Сокровище, а не дом. Лучше этот сломать, а в старый переехать. В тех стенах неплохо можно пожить.

У нее екнуло сердце.

– А аренда какая? – вскричал Вилли. – Ведь никаких денег не хватит!

– Они окупятся, – сказал Рейнберд и поверх его головы взглянул на женщину.

– Черт возьми! – поразился Вилли. – Кому сказать – не поверят: чтобы человек сам отговаривал себя от работы, и от хорошей работы!

А она порадовалась, что главное он проморгал: как старик посмотрел на нее, как она покраснела.

Может, ему и жалко было дом, но дело свое старик знал хорошо. Каждый день он отпускал нагруженными несколько грузовиков. Они сорвали деревянную обшивку, сняли перегородки; с помощью блока и ворота выкорчевали камины, сложенные из превосходного мягкого камня; когда дом стал пустой раковиной, взялись за крышу и стены.

Она не ходила смотреть, только слышала, как все более гулко стучат молотки, и вот со стропил уже прыгает эхо навстречу низкому голосу старика и смеху мальчишки. Наедине с отцом мальчик смеялся не переставая, а при ней умолкал и замыкался. Но она часто перехватывала его взгляд. В полдень они всегда заходили налить чаю в термосы, съесть бутерброды.

– Какой он у вас тихий, – сказала она однажды его отцу.

– Только с вами, хозяйка, – сказал Рейнберд. – Он теряется перед женщинами. Его мать умерла родами.

– Простите, что завела такой разговор, – сказала она.

– Счастливая была женщина.

Она хотела спросить почему и не решилась, но он знал ее мысли и улыбнулся.

– Потому что ее любили, – сказал он. – У меня было две жены, и обеих я любил. И обеим было хорошо. Любовь и умное обращение.

– Попробовал бы кто подступиться ко мне с умным обращением! – вспыхнула она. Ее раздражали его спокойная самоуверенность и не идущая из головы мысль, что те мертвые женщины изведали тайну, к которой она никогда так и не прикоснется.

– Не зарекайтесь, раз еще не пробовали, – с улыбкой сказал старик. Она поняла, что он имеет в виду Вилли, у которого в сердце жила только ненависть, и выбежала из комнаты.

В ту ночь она снова слышала пронзительный крик павлина. Но уже поздно было звать на помощь – от дома почти ничего не осталось. Завтра работы кончатся. Интересно, будет она его вспоминать, этого негромкого, уверенного в себе старика, не признававшего преград – в том числе на пути к ней. Она заснула тревожным сном, и во сне к ней подошел неразговорчивый мальчик и, смеясь, крикнул: «Смотрите, что он делает!»

Вилли обедал, когда она услышала крик мальчика. Она подбежала к окну: опустившись на колени, Рейнберд что-то рассматривал, а вокруг носился, приплясывая, мальчик и трубил в сложенные ладони.

– Вилли, посмотри-ка, – сказала она и почему-то положила руку себе на горло.

Вилли подошел к окну.

– Что-то нашли, – сказал он и выбежал, как был, без жилета.

Впервые после того раза, когда Вилли крушил стену, она пришла на место, где прежде стоял дом.

– Что тут у вас? – крикнула она.

– Клад! – ответил Вилли. – Сотни монет.

– Под очагом зарыли, – объяснил Рейнберд. – Надо полагать, несколько веков назад.

– Порядочные деньги! – волновался Вилли. Он поскреб монету перочинным ножиком. – Вроде серебро, ей-богу!

В тонкой белой пыли лежали сотни вафельно-тонких погнувшихся монет. Они вчетвером выложили их на пол очага, пересчитали – триста сорок две штуки.

– Зарыли во время гражданских войн