Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских - [79]

. Если бы я имел хотя бы малейшее подозрение об этом мошенничестве, то, естественно, порвал с этим человеком и избавился бы, таким образом, от многих страданий и неприятностей, но я не знал ничего так же, как и другой польский офицер, присутствовавший при этой частной сделке. Мне Измаил-паша сказал, что для нас он приготовил другой корабль, который в любую минуту готов к отплытию, в то время как второй пароход он оставляет для своего переезда и для главного транспорта.

19 февраля вечером я приказал погрузить на корабль полученные от генерала Замойского боевые припасы. Я разделил набранный мною отряд на две части: меньшая часть в составе 4 офицеров и 72 солдат должна была теперь же отправиться со мной. Второй отряд, состоявший из 10 офицеров и 120 человек, под командой штаб-офицера должен был ждать прибытия оружия и амуниции и затем отправиться с Измаил-пашой. Я, таким образом, сдержал свое слово. Мы увидим в дальнейшем, как турецкий паша и высший чиновник султана исполнил свое слово. Я забыл еще сказать, что по своему легкомыслию не заключил письменный договор, не подозревая, что если имеешь дело с турецким пашой, то нужен не только договор, но и живые свидетели, и что, даже несмотря на все это, если нет энергичной поддержки со стороны европейского посольства, можно быть все-таки уверенным в проигрыше судебного процесса.

Утром 20 февраля отряд прослушал в последний раз мессу, отслуженную польским ксендзом, и радостно и смело поляки отправились в путь. Храбрые солдаты не думали ни об опасностях, ни о личной выгоде, существенным и высочайшим их желанием было вступить в борьбу с русскими. Я застал Измаил-пашу уже на корабле. Из 200 предметов обмундирования, закупленных им, паша приказал погрузить на пароход только 70, а остальные – на парусник. Из оружия он принес с собой 4 ружья различных калибров и 20 сабель, кроме того, еще палатку и 100 штук фесок [83]. Он клялся всеми святыми, что у Сефер-паши в Абазии я найду еще 4000 пехотных ружей, множество сабель, седел и других вещей, которыми я могу воспользоваться до его приезда. Когда я увидел приготовленный для путешествия провиант, нашел только скверные испорченные турецкие галеты и немного маслин. От всей этой лжи и явного желания Измаила накормить меня блестящими обещаниями и ничего не дать у меня наконец лопнуло терпение. Я бросил ему в лицо в резких выражениях все, что думал о его мошенничестве, грязной скупости и лживости, и отдал приказ выгружать обратно солдат и боевые припасы. И здесь бывший раб Измаил обнаружился во всем своем мерзком характере. Он умолял меня, плакал, падал передо мной на колени, клялся Мухаммедом и Кораном, признавал свою вину, короче говоря, пробовал все, чтобы отвести меня от моего намерения. Его вид был так жалок, что мои офицеры, которые его не знали, стали ходатайствовать за него передо мной. Стремление осуществить мой долгие годы лелеянный замысел было так сильно во мне, что, несмотря на то, что я больше чем наполовину понял гнусности Измаил-паши, все-таки ухватился за соломинку надежды. Я думал про себя: если хотя бы десятая часть обещаний Измаила исполнится (а к этому, я надеялся, будут его в случае необходимости понуждать турки), то еще ничего не потеряно; по крайней мере мы будем твердой ногой стоять на Кавказе, и тогда, быть может, Польша и Европа доставят нам материальную помощь. Я решил в конце концов рискнуть и отправиться в экспедицию. В течение одного часа Измаил сумел доставить нам все продукты, необходимые для путешествия.

Мы должны были отправиться после обеда и по дороге взять на буксир находящееся в Бююк-дере на якоре судно, нагруженное орудиями, боевыми припасами и другими принадлежностями; но сама природа решила воспрепятствовать нашим намерениям: поднялась такая буря, что даже старейшие моряки не могли вспомнить ничего подобного. В Босфоре поднялось такое волнение, что сообщение между Стамбулом и Скутари прервалось. В гавани Золотого Рога многие суда сорвались с якорей и были выброшены на берег. В течение двух дней мы не имели сообщения с сушей, хотя стояли на якоре на расстоянии всего 100 локтей от берега. В продолжение всего этого времени Измаил-паша был на борту и старался рассеять новой ложью тяжелое впечатление, произведенное на меня его поведением. Он особенно советовал мне высадиться на берегах Убыхии и войти в соприкосновение с его родственником Хаджи-Керандуком и его другом Измаил-Беркоком и больше всего остерегаться наиба Мохамед-Эмина. Эти весьма настойчивые рекомендации Измаила вызвали мое недоверие, с чем я мог только себя поздравить.

23 февраля буря слегка улеглась, мы покинули свою стоянку напротив Галаты и отправились в Бююк-дере. Там Измаил-паша взял лодку, чтобы найти парусник с боевыми припасами и привести его к нам. Через час он вернулся с известием, что не нашел судна, вероятно, оно было сорвано с якоря бурей и ушло в гавань Золотого Рога. Он просил нас немного подождать; через несколько часов он приведет корабль. Измаил отплыл, оставив меня в самом скверном настроении; но что было самое плачевное – в 11 часов утра я получил из верных источников известие, что русское посольство осведомлено о моей посадке на корабль и снарядило пароход, который должен сообщить русской эскадре в Одессе о нашем отплытии. Действительно, в час дня мимо нас прошел русский пароход и отправился дальше, несмотря на бурно волнующееся море. Само собой разумеется, что мы с парусником на буксире не могли бы двигаться так быстро, как одинокий пароход; мы изучили с капитаном карту Черного моря и установили с точностью, что если мы задержим еще на 24 часа наше отправление, то после поднятой тревоги мы встретим на нашем пути русский крейсер. Я ожидал с нетерпением Измаил-пашу и имел тем больше оснований на него сердиться, что в течение уже 6 дней я беспрерывно повторял ему, что он должен поставить несколько моих солдат в качестве стражи на паруснике с боевыми припасами как для того, чтобы быть спокойным за судно, так и для того, чтобы предупредить попытки кражи со стороны турецких матросов. Он успокаивал меня всегда ответом, что на борту находятся двое его преданнейших слуг. Только около 7 часов вечера Измаил возвратился обратно. Он не нашел корабля. Я должен был изо всех сил сдерживать себя, чтобы не разделаться со всем этим и не бросить пашу в воду. Капитан заявил мне, что если мы не отправимся в 8 часов утра, он не надеется на хороший исход и будет лучше уехать нам одним, чем рисковать почти наверняка напороться на русские крейсера, а парусник может приехать и попозже, через 5 или 6 дней. Я уже настолько потерял голову, что готов был идти на все. В 3 часа утра Измаил-паша снова отправился, чтобы найти заколдованное судно. В 6 часов утра приехала к нам лодка с одним хорошо мне знакомым турком, который советовал не ждать ни одной минуты, а выходить в море, иначе в любое мгновение нас могут задержать; в 7 часов утра пришла вторая лодка с известием, что наш корабль с боевыми припасами ушел в Синоп и будет нас там дожидаться. Были это интриги Измаил-паши или правда – я не знаю до сих пор. Однако вследствие того, что Измаил-паша не приехал и в 8 часов утра, мы снялись с якоря и вышли в открытое море.