Горбун, или Маленький парижанин - [217]

— Не стоит дрожать, — продолжал принц с еще более надменной улыбкой, — выбирать между нами будет не палач, но, имея в качестве противника такого дьявола как Лагардер, который сумел найти могущественных союзников даже в заточении, я буду чувствовать себя в безопасности лишь тогда, когда над его трупом лягут шесть футов земли. Пока он жив, пусть даже со связанными руками, пока ум его работает, губы могут двигаться, а язык говорить, каждому из нас придется держать руку на эфесе шпаги, ногу в стремени и получше беречь свою голову.

— Свою голову… — вздрогнув, повторил Носе.

— Клянусь небом, это уж слишком, ваша светлость! — вскричал Навайль. — Пока вы говорили про себя…

— Боже милостивый! — забубнил Ориоль. — Игра что-то портится, я больше так не могу.

С этими словами он шагнул в сторону двери. Она была открыта; в прихожей перед залой де Неверов виднелись вооруженные гвардейцы.

Ориоль попятился. Таранн захлопнул дверь.

— Это вас не касается, господа, — проговорил Гонзаго, — успокойтесь, эти молодцы находятся здесь, дабы оказать должные почести господину регенту, а чтобы выйти отсюда, вам не придется проходить через переднюю. Я сказал, что нужно получше беречь свою голову, — это вас обидело?

— Ваша светлость, — отозвался Навайль, — вы перебираете в средствах. Людей вроде нас угрозами не остановишь. Мы были вашими верными друзьями, пока речь шла о том, чтобы следовать дорогой, достойной дворян, но сейчас, кажется, тут лучше подойдет Готье Жандри со своими людьми. Прощайте, ваша светлость!

— Прощайте, ваша светлость! — в один голос повторили собравшиеся.

Гонзаго горько рассмеялся.

— И ты туда же, Пероль! — сказал он, видя, что фактотум пододвинулся к остальным. — Ах, как все же правильно я вас всех ценил, господа хорошие! Постойте-ка, мои верные друзья, как назвал вас господин Навайль, еще несколько слов. Куда вы идете? Неужто вам нужно говорить, что эта дверь ведет прямо в Бастилию?

Навайль, взявшийся было за ручку двери, замер и положил ладонь на эфес шпаги. Гонзаго расхохотался. Он стоял, скрестив руки на груди, и, казалось, один сохранял спокойствие среди всех этих напуганных людей.

— Разве вы не видите, — продолжал он, посылая всем сразу и каждому в отдельности презрительный взгляд, — разве вы не видите, что я ждал вас здесь, таких честных и порядочных? Равве не говорили вам, что я был с регентом один на один с восьми утра до полудня? Разве вы не знаете, что теперь в мою сторону дует ветер, даже ураган милостей? Он так силен, что, возможно, сломает и меня, но вас гораздо раньше, приверженцы мои, клянусь вам! Если сегодня — последний день моего могущества, то мне не в чем себя упрекнуть, я славно использовал свой последний день. Все ваши имена занесены в список, который лежит на столе у господина де Ма-шо. Стоит мне сказать лишь слово, и он станет списком влиятельнейших вельмож, скажи я другое слово, и он превратится в перечень изгнанников.

— Мы все же рискнем, — проговорил Навайль.

Но сказано это было так нерешительно, что все промолчали.

— «Мы последуем за вами, мы последуем за вами, ваша светлость!» —' продолжал принц, вспомнив слова сообщников, прозвучавшие несколько дней назад. — «Мы последуем за вами покорно, слепо, безрассудно! Мы будем вашим священным воинством!» Интересно, кто пел эту песенку, мотив которой знает любой предатель? Кто — вы или я? А теперь, при первом же дуновении бури, я тщетно пытаюсь найти хоть одного солдата этого священного воинства! Где вы, верные соратники? В бегах? Слава Богу, пока нет, и я стою позади вас со шпагой в руке, чтобы всадить ее в брюхо первому же беглецу. Молчите, кузен де Навайль! — внезапно перебил себя принц, когда тот собрался что-то сказать. — У меня уже вскипает кровь, когда я слышу ваше бахвальство. Все вы встали на мою сторону по доброй воле, отдали себя целиком, я вас пригрел и берег. Ах, ах, это уж слишком, говорите вы. Ах, мне следовало выбрать прямую дорожку, чтобы вы изволили двинуться по ней, господа хорошие. Ах, вы отсылаете меня к Готье Жанд-Ри j— вы, Навайль, живущий за мой счет, вы, Таранн, осыпанный моими благодеяниями, вы, Ориоль, настоящий шут, который благодаря мне может сойти за человека, вы все, все, сидящие у меня под крылом, созданные мною и превращенные в рабов, потому что вы продались, потому что я вас купил!

Принц возвышался над остальными на целую голову, глаза его метали молнии.

— Так это не ваше дело? — продолжал он уже более вкрадчиво. — Вы желаете, чтобы я говорил только за себя? Так вот: клянусь Господом, мои добродетельные друзья, что это ваше дело, самое крупное и серьезное ваше дело, единственное в данный момент. Я угостил вас пирогом, вы жадно впились в него, и тем хуже для вас, если пирог оказался отравленным! Теперь горечи во рту у вас будет не меньше, чем у меня. Вот это и зовется высокой нравственностью, или я ничего в этом не смыслю — а, барон де Батц, строгий наш философ? Вы цепляетесь за меня, а зачем? Затем, чтобы подняться так же высоко, как я. Так поднимайтесь же, черт бы вас драл, поднимайтесь! Что, кружится головка? Ничего, поднимайтесь, поднимайтесь выше, до самой плахи!