Горбун, или Маленький парижанин - [199]

— Благодарю, — сказал Шаверни. — Все это как-то невероятно. Значит, тем более надо поверить.

— Я бросил вам в камеру записку, — продолжал голос, — нацарапав несколько слов кровью на платке. Не сумеете ли вы передать ее принцессе Гонзаго?

Шаверни сделал отрицательный жест.

Одновременно он поднял платок, чтобы выяснить, каким образом легкой тряпицей могла быть нанесена столь увесистая оплеуха. Оказалось, что Лагардер завязал в нее обломок кирпича.

— Да этим можно проломить череп! — пробурчал Шаверни. — Ну и крепко же я спал, раз меня без моего ведома смогли принести сюда.

Развязав узелок, он сложил платок и сунул в карман.

— Если я не ошибаюсь, — снова послышался голос, — вы охотно готовы мне помочь.

Шаверни кивнул головой. Голос продолжал:

— По всей вероятности, сегодня вечером меня должны казнить. Поэтому нужно торопиться Если вам некому доверить мою записку, поступите так же, как и проделайте дыру в полу вашей камеры — быть может, этажом ниже нам больше повезет.

— А чем вы проделали дыру? — поинтересовался Шаверни Лагардер не расслышал, но все понял: белая от штукатурки шпора упала к ногам маркиза. Тот немедленно принялся за дело, и по мере того, как из головы у него выветривался последний хмель, он все больше распалялся при мысли о том зле, которое хотел причинить ему Гонзаго.

— Если сегодня мы не посчитаемся, — бурчал он, — то уж не по моей вине.

Он действовал с таким остервенением, что проковырял дыру раз в десять больше, чем нужно.

— Вы слишком шумите, маркиз, — предупредил сверху Лагардер, — осторожнее, вас могут услышать.

Шаверни яростно долбил кирпич, штукатурку, дранку; его руки все были исцарапаны.

— Раны Христовы! — сидя этажом ниже, удивился Плюмаж. — Что это они там вытанцовывают?

— Наверно, какого-то бедолагу душат, а он сопротивляется, — предположил Галунье, которого в это утро посещали исключительно черные мысли.

— Понятное дело, — заметил гасконец. — Коль тебя станут душить, так запрыгаешь. Но я думаю, что это какой-нибудь сумасшедший, которого перед Бисетром153 посадили в каталажку.

Тут раздался сильный удар, затем треск, и большой кусок потолка обрушился.

Он упал прямо между двумя друзьями и поднял большое облако пыли.

— Положимся на милость Божью, — проговорил Галунье. — Шпаг у нас нет, а сейчас нам явно придется нелегко.

— Чушь! — ответил гасконец, — они войдут в дверь. Ого! А это еще кто?

— Эгей! — крикнул маленький маркиз, чья голова высунулась из большой дыры в потолке.

Плюмаж и Галунье подняли взгляд.

— Вас там двое? — осведомился Шаверни

— Как видите, господин маркиз, — отозвался Плюмаж. — Но к чему это разрушение, гром и молния?

— Подстелите под дыру соломы, я спрыгну.

— Ни-ни-ни! Нам и вдвоем неплохо.

— А тюремщик, судя по его виду, не слишком расположен к шуткам, — добавил брат Галунье.

Но Шаверни поспешно расширял дыру.

— Вот, битый туз! — глядя на него, заметил Плюмаж. — Кто, интересно знать, посадил меня в такую тюрьму?

— Да уж, построечка так себе, — с презрением согласился Галунье.

— Соломы! Соломы! — в нетерпении восклицал Шаверни.

Но друзья и ухом не вели. Тогда Шаверни пришла в голову счастливая мысль упомянуть имя Лагардера. Тотчас же посередине камеры появилась груда соломы.

— А что, негодник сидит вместе с вами? — осведомился Плюмаж.

— Вы что-нибудь о нем знаете? — в свою очередь спросил Галунье.

Вместо ответа Шаверни просунул ноги в дыру. Он был строен, однако бедра его никак не хотели пролезать сквозь тесное отверстие. Он делал невероятные усилия, чтобы протиснуться. Глядя на его дрыгающиеся ноги, Плюмаж расхохотался. Осторожный, как всегда, Галунье приложил ухо к двери, выходящей в коридор. Между тем Шаверни опускался понемногу все ниже и ниже.

— Эй, малыш, иди-ка сюда! — позвал Плюмаж. — Он сейчас свалится, а здесь достаточно высоко, чтобы отбить бока.

Брат Галунье прикинул на глазок расстояние от пола до потолка.

— Здесь достаточно высоко, — отозвался он, — чтобы при падении он нам что-нибудь сломал. Не такие уж мы дурачки, чтобы служить ему в качестве матраса.

— Да он же тощий! — возразил Плюмаж.

— Как скажешь, но при падении с высоты футов в пятнадцать…

— Гром и молния, драгоценный мой! Он же от Маленького Парижанина! Иди сюда!

Больше Галунье упрашивать не пришлось. Они с Плюмажем подняли груду соломы и сцепили под нею свои мускулистые руки. Почти тут же потолок снова затрещал. Наши храбрецы закрыли глаза и вдруг невольно поцеловались, когда маркиз всем весом упал на их сцепленные руки. Все трое покатились на пол, ослепленные штукатуркой, хлынувшей вслед за Шаверни с потолка. Первым пришел в себя маркиз. Он покачал головой и принялся хохотать.

— Вы славные ребята, — проговорил он. — Когда я впервые вас увидел, вы показались мне настоящими висельниками, только не сердитесь. Нас теперь трое: давайте взломаем дверь, нападем на тюремщиков и отберем у них ключи.

— Галунье! — окликнул гасконец.

— Да, Плюмаж? — отозвался нормандец.

— Как ты полагаешь: похож я на висельника?

— Да, — отозвался Галунье, искоса посматривая на вновь прибывшего, — впервые слышу подобное оскорбление.

— Ладно, битый туз! — воскликнул Плюмаж. — Этот малый ответит нам, когда мы выберемся отсюда. А сейчас он мне нравится, и его мысль тоже! Давайте взломаем эту дверь, будь она трижды неладна!