Гора Лунного духа, или Побеждённые боги - [35]

— Теперь всюду новые боги, — думал Пьер, — алтари их усыпаны золотом, банкнотами и чеками, а троны богов сложены из разных гроссбухов и других бухгалтерских книг. И всюду, где дымят фабрики и пылают топки под огромными котлами, где стучат дизель-моторы и гудят динамомашины — там еще вьются и мелькают эти призраки страшных богов, жаждущих крови людей…

Но вот рука его дрогнула — нежные губы Бириас приникли к ней долгим лобзаньем. Сладкая нега охватила грудь Пьера, и запела душа его. Любовь, великая стихия, окутала мир его мысли. Будто яркий светоч внесли во тьму человечества.

— В буре и грозе мы родимся, живем и умираем, — шептали его губы, — но как хорошо человеческое в человеке! Из века веков оно живет в нас и тогда, когда раскрываются пасти молохов.

Он крепко обнял Бириас и, целуя ее, воскликнул:

— Через грань тысячелетий перекликаются люди и сердце находит путь к сердцу!

Корбо с удивлением взглянул на него, но в это время «Титан» всплеснул, опускаясь в священные воды тихого озера.

— Конец! — вскричал Форестье, возбужденно вскакивая в каюту, — боги погибли, люди начнут воскресать!

* * *

Несколько дней хоронили убитых и несколько дней горел храм, где были громадные запасы масла, благовонных смол, вина и пшеницы.

— Но ведь у жрецов были жены и дети, — говорил Фо-рестье, — когда они вчетвером осматривали развалины, — неужели все они погибли здесь?

— Были, ответил Пьер, — но я знаю от восставших, кто не убит нами и не сгорел, убит ими, не исключая женщин и детей. Они поступали не хуже, чем мы. Ведь мы действовали, как обычные культуртрегеры — убивали, разрушали и на кончике штыка дарим культуру.

— Что же мы будем делать дальше? — спросил Корбо, — от храма ничего для науки не осталось, язык и культ изучены Пьером, а Бириас, кроме того — живой источник языка и преданий…

— Мы им дали законы, — добавил Пьер, — и наше присутствие только повредит делу. Если уж они хотят что-либо обожествлять, то пусть только не нас персонально. Ей богу, скучная история быть богом!

— Смотрите, смотрите, — засмеялся Корбо, — вон там уже прокрадываются наши поклонники и творят нам молитвы.

— Я бы с удовольствием вернулся в Париж, — проговорил Форестье, — вот разве разбить только их скорлупку и открыть им небольшую дорожку в люди?

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил Корбо.

— А вот пойдемте сюда, — ответил Форестье, — или лучше я вас доставлю туда на «Титане». Помнишь уступы, где Пьер, замыслив побег, собирался карабкаться вверх? Так вот, я давно разглядывал это место. Стена цирка здесь как-то особенно пориста. Маленький ручеек, который бежит оттуда по ту сторону в долину, видимо, горячий, — над ним постоянно клубится пар. Это и обратило мое внимание. Но отправимся туда.

Через несколько минут они были около стены цирка, где были в засаде жрецы в то ужасное утро, когда их заметила Бириас из оливковой рощи. Вернее, это была не стена вулканического цирка, а навалившиеся груды скал от землетрясения, и закрывшие существовавший ранее выход в долину.

Форестье с жаром доказывал, что, если заложить хорошие дозы мелинита в глубокую пещеру внизу, а кроме того в некоторые расщелины, то вся эта чертовщина взлетит на воздух и снова откроет выход в долину.

— Ну, зачем это, — протестовал Корбо, — они живут здесь прекрасно, никто их не трогает, жрецы истреблены, зверей нет. Пусть это будет чем-то вроде первобытного рая.

— Черт возьми! — волновался Форестье, — при всем моем преклонении пред тобою, Жан, ты не прав! Во-первых — их жрали жрецы, держали кроме того в рабстве, они умирали от непосильных работ. Но вот им никто не мешает, никто не убивает и так далее. Через сотню лет они расплодятся, как кролики, в этой дьявольской норе, земли и хлеба не хватит, и они начнут жрать друг друга! Во-вторых — не везти же нам обратно в Париж ту уйму тротила и мелинита, что я набрал с собой!

Корбо искренне расхохотался, переглянувшись с улыбающимся Пьером.

— Гастон, — весело крикнул он, — признаю себя побежденным! Твори новые пути, если тебе это нравится.

Увлеченный своей идеей, Форестье тотчас же начал работу. Один за другим он вытаскивал ящики с тротилом и мелинитом и закладывал их в стене. Пироксилиновые шашки тоже пошли в ход.

— Я очень доволен, — заметил Пьер, — что эта идея пришла в голову Форестье. Я даже и не представлял, что «Титан» такой взрывчатый снаряд. Зачем он набрал всего этого?

— Он мечтал делать какие-то опыты со взрывами на расстоянии, — ответил Корбо, — в самом деле, нам лучше избавиться от этого опасного груза. Я пойду в каюту и кое-что впишу в свой дневник, пока он возится с этой затеей.

Когда Корбо скрылся за дверью, Пьер, охваченный беспричинной тоской, обнял Бириас и грустно проговорил:

— Бириас, тучи окутали мне сердце. Сядем здесь вот в тени, а ты спой мне тихонько свою песню.

Положив ей голову на колени, он слушал странные, тихие мелодии, а глаза его тонули в бездонной синеве неба. Нежная рука ласково проводила по его лицу.

— Тысячи, тысячи лет, — думал он, — это небо так же ласкало глаза человека, и все они в этой земле, на которой лежу я. Тысячи и тысячи лет оно будет сиять в вышине и после меня, Ему чудилось, что он лежит теперь на какой-то узкой, узкой грани, тоньше, чем бритва, что это острое лезвие и есть настоящее, а по бокам его две бездны: прошлое и будущее. Он не знал, почему и зачем он думал об этом, но мысли приплывали откуда-то и вновь уплывали. Незаметно тоска переплавилась в сладкую грусть, — он закрыл глаза.