Good night, Джези - [64]

А бармен подает Джези трубку:

— Вас к телефону.

И Джези слышит:

— Что, дружок, все еще обрабатываешь эту русскую девочку, ну зачем, дружок, зачем? Силу зла хочешь проверить? — это большая сила. Ах да, нового слушателя заполучил, который еще не знает твоего репертуара, но… стоит ли так напрягаться?! А тут тучи собираются, прямо-таки тучищи.

Джези смотрит через окно на улицу; таблетки начинают действовать. В уличной будке мужчина говорит по телефону; через две секунды Джези уже не сомневается, что ему звонит именно этот тип. Злобно скривившись, кладет трубку на стойку и, расталкивая всех на своем пути, выбегает. Подбегает к мужчине в телефонной будке. Хватает его за горло, тот, перепугавшись, торопливо вытаскивает бумажник и отдает Джези.

— Бери, бери. Не делай мне ничего. Пожалуйста, — умоляет он с заметным французским акцентом.

Это не тот голос и не тот человек, и Джези возвращает бумажник.

— Прошу прощения. Это всё моя долбаная башка. Простите.

Поправляет мужчине рубашку и пиджак. Но тот еще в шоке.

— О’кей, о’кей. Все в порядке, — говорит он дрожащим голосом. — Ничего страшного. — Берет бумажник и бросается наутек. Пробежав немного, оглядывается и вздыхает с облегчением: никто за ним не гонится. — Чертов Нью-Йорк! — кричит.

Туалет в этом заведении большой и даже вполне приличный. Зеркала, умывальники, три кабинки. Маша заканчивает блевать. Когда она моет лицо, входит Джоди и подает ей бумажное полотенце.

— Это ты пришла с Джези?

— Да.

— Беги!

— Что?

— Беги отсюда! Через кухню, там есть выход.

— С какой стати?

— Он брал тебя с собой в больницу, читал больным свои ужасы?

— Да.

— Говорил, что хочет, чтобы ты почувствовала зло?

— Да.

— Говорил, что любовь это агрессия? В гестаповские казематы водил, про девочку и козла рассказывал?

— Рассказывал.

— Просил, чтобы ты его наказала за все эти гадости, за ложь, бить его просил?

— Нет. — Маша отрицательно мотает головой.

— Тогда у тебя еще есть шанс, беги. Выблюй все до конца и беги. Я жду на улице.

Джоди уходит, а Маше становится нехорошо, она достает нитроглицерин, кладет таблетку под язык. Входит в кабинку, садится на унитаз.

А Джези между тем вернулся в бар. Маши все еще нет, но входит звезда телеэкрана Стивен. Видит Джези, с минуту колеблется, но, поразмыслив, садится рядом с ним на высокий табурет. Бармен, счастливо улыбаясь, наливает ему то, что всегда.

— Это я, узнаёшь? — спрашивает Джези.

— Рад тебя видеть. — Стивен с трудом выдавливает улыбку.

— Ха-ха! Так уж и рад? Ты ведь меня вышвырнул из своего шоу. Тоже подключился к травле?

— Давай поговорим.

— Давай. Благо подвернулся случай, а то я звоню, но ты не отзваниваешь.

— Послушай. На следующей неделе выходит статья про тебя.

— Твоя, что ли?

— Нет, не моя.

— Ну и что?

— Поганая статья. Почему ты не захотел встретиться с этими двумя ребятами?

— Я хотел.

— Сказал, что готов встретиться, но только в присутствии психолога, который изучает реакции жертв Холокоста в стрессовых ситуациях. Гадость какая!

— Они меня подняли на смех.

— Тоже гадко.

— Согласен. — Кивком подзывает бармена, тот, ловко манипулируя бутылкой, наполняет стаканы.

Стивен улыбается — скорее бармену, чем Джези.

— Ты сегодня много пьешь, — говорит он.

— Да, сегодня я много пью. Странно, а?

— Джези, скажи правду.

— Хо-хо, правду… И это говоришь ты, умный человек…

— Зачем ты столько раз повторял эту чушь, будто коммунисты выпустили тебя из Польши только потому, что ты подделал рекомендации четырех профессоров?

— А разве не так было?

— Нет. Ребята проверили. Ты уехал нормально, получив стипендию, тебе без проблем выдали заграничный паспорт. Дядя в Америке внес пятьсот долларов на твой счет, и ты получил визу.

— А какая разница?

— Не городи вздор, Джези. Зачем ты рассказывал и мне, и в десятках интервью, и недавно в «New York Times», что у тебя в кармане был цианистый калий на случай, если тебя схватят? Видите ли, решил убежать из Польши во что бы то ни стало — если не живым, так мертвым.

— А не все ли равно, черт побери, как я уехал? И вообще, это был жест специально для вас. Непонятно? Ваш американский кит меня, тощего голодного еврея, проглотил, переварил и выплюнул, нафаршированного вашей гребаной энергией. Я хотел проявить благодарность. Кстати, а может, у меня был цианистый калий?

— Нет, Джези. Не было.

— А может быть, он всегда у меня в кармане?

— Покажи.

— Пожалуйста. — Достает коробочку с белым порошком. — Хочешь попробовать?

— Отстань. Почему ты в Америке пять лет утверждал, что ты не еврей?

— А ты когда-нибудь был евреем? Ответ очень простой: от страха. Вы хотели во что бы то ни стало нацепить на меня желтую звезду. Я скрывался.

— Зачем?

— Отец велел.

— Кончай врать.

— Я не вру. Сам одно время верил, что не еврей. Твои коллеги пытались меня убедить, что я работал на ЦРУ и КГБ.

— Ребята нашли твое заявление в ЮСИА[44] с просьбой взять на работу…

— Информационное агентство Соединенных Штатов — не то же самое, что КГБ. И даже не ЦРУ.

— Но, согласись, разница невелика.

— Однако меня туда не взяли.

— Это правда — поскольку не доверяли. Но могли помочь издавать книги.

— Однако не помогли.

— Этого я не знаю. Какого черта ты дал объявление в газеты, что ищешь переводчика, а через пару месяцев вышла твоя книга на английском?