Гонорар - [20]

Малахов усмехнулся:

— Вы думали, я не просчитал вариант с калошами?

Баринов потрясенно отшатнулся. Если калоши не сработают, подумал он, все к черту. Неужели он это отмел как неработающее? Он профессионал, а я щенок…

— Я все просчитал, — продолжал Малахов, пуская дым кольцами. — Я одного не знал: начнете вы сами копаться или нет.

— Какая разница? — пролепетал Баринов.

— Принципиальная, к сожалению. Вы ведь знаете лемму о трех версиях? Не знаю только, кто вам дал. Есть много специалистов, которым не нравится наша частная практика. Я и сам понимаю, что это не совсем нравственное занятие. Но, во-первых, это действительно многим помогает, а во-вторых, деваться некуда, надо ставить дело на ноги. И кто-нибудь из стариков — верно ведь? — мог вам дать тексты…

— Мог, — сказал Баринов, твердо решивший не выдавать старика, как не выдал он Малахова.

— Я не спрашиваю, кто конкретно, — снова угадал фатумолог. — Я только говорю, что этого ведь могло не быть, понимаете? Вы могли ограничиться моими рекомендациями.

— И убить Дунского.

— Кого?

— Того приятеля.

— Правильно. Но вы бы его не убили, так? Вы бы ушли от невесты.

— Это невозможно.

— У нее без вас все было вовсе не так плохо.

— Это не имеет значения.

— Имеет, — тихо сказал фатумолог. — Дело в том, что третью версию я от вас… скрыл… Можете делать со мной что угодно. Я к вам пришел, потому что сейчас все зависит от вас. Не удивляйтесь ничему. Вариант с калошами действительно работает. Я мог бы вам соврать, придумать к нему какие-то жуткие последствия, но вы сейчас подкованы, и мы более-менее равны. Я ведь тоже всего два года этим занймаюсь. В общем, что бы я ни сказал, вы не поверите. И я говорю вам честно: если вы сейчас выберете этот вариант, друг ваш останется жив и невеста будет при вас. Но от меня уйдет жена и заберет ребенка.

Баринов долго молчал.

— Помните ту черточку? — снова заговорил фатумолог. — Там, где пересечение это калошное? Так это и есть я. Как видим, судьба вас ко мне не просто так привела. И устроила экзамен обоим.

— И ничего нельзя сделать?

— Четырех версий не бывает. Было бы можно — уверяю вас, я бы сказал. Вы мне верите?

— Верю, — хрипло сказал Баринов, — верю. Почему же нет?.. Но как вы могли?! Как вы поставили на карту жизнь незнакомого человека?

— Да не поставил я ее на карту! — отчаянно воскликнул фатумолог.

— Тише, тише, Ирка спит… Она рано легла сегодня.

— Простите… — Малахов понизил голос. — Ничего бы не случилось с вашим человеком! Там же, вы видите, выходит ваш совершенно четкий уход от невесты, процветание вашего друга… И встретили бы вы вашу эту… единственную…

— Встретить-то встретил бы, а одинокая старость? Одинокую мою старость вы забыли?

— Ну да, одинокая, но ведь благополучная, правда? Со славой, с деньгами… А у меня, если хотите знать, — Малахов стал рыться в портфеле, извлекать планшетку с приколотой картой, — у меня после ухода жены — полный тупик! Этого можно ожидать, потому что она для меня все. Она и мальчик. Я женат десять лет и себя без нее не мыслю. Через десять лет вы поймете. Если, конечно, будете так же любить жену, как люблю ее я.

— Но раз у вас такая любовь…

— То-то и оно. Она еще очень красива. Довольно молода, ей тридцать два. И вы можете нас развести, шевельнув калошами. Понимаете?

— Что же там за цепочка, — раздумчиво проговорил Баринов, то ли спрашивая, то ли восхищаясь.

— Невероятная цепочка. Но все действует на основе закона: вы сохраняете и приумножаете все — у меня убавляется. Так всегда: ваше счастье — чужое несчастье. Грубый дарвинизм, простой отбор. Но именно я оказался вашей парой. Такой вот сюжет.

— Странно, — произнес Баринов. — А до этого нас с вами ничего не объединяло?

— Как будто нет. Вы какую школу кончали?

— Семьдесят седьмую. В восемьдесят втором.

— А я девяносто третью. В семьдесят пятом.

— Очень, очень странно…

— Ну, не так уж и странно. Может быть, у вас способности к фатумологии. Даже наверняка. Я же говорил, к этому каждого приводят некие силы. Может быть, наша встреча и вся эта коллизия были только поводом, чтобы вы, новый гений, сами занялись этим. — Малахов жалко улыбнулся.

— Но согласитесь, что вы поступили очень плохо, Игорь.

— Не соглашусь, — тихо сказал фатумолог.

— Но вы же могли мне жизнь переломать! И невесте моей!

— Не так же, как вы сейчас переломаете мне. Потому что у меня, говорю вам, после этого полный швах. Верите, нет?

Малахов прочертил ногтем по планшетке, по жирной кривой, резко летевшей вниз, как поезд с откоса.

— Это конец, — сказал фатумолог. — С наукой вообще придется завязать. Впрочем, возможно, это тоже отбор — на место менее талантливого приходит более талантливый… Фатумология меняет любовников. Как Клеопатра.

Баринов молчал.

— И потом, — ровным голосом сказал Малахов. — Есть у меня одна собственная теория. Я не люблю вмешиваться в чужую жизнь. Только когда судьба заставляет, как вот — помните? — с кошкой. А на самом деле я эгоист. Принципиальный. Потому что рай на земле настанет только тогда, когда каждый будет сам за себя. Не будет лезть в чужую жизнь со своей помощью, не будет никого учить, не будет, наконец, вытаскивать из болота того, кто там живет. Никому не надо помогать. Все наше добро оборачивается против нас. Мы растрачиваем себя на других, а они наше добро гробят, потому что это добро только с нашей точки зрения. А потом в один прекрасный день вы обнаруживаете, что растратили себя по ничтожным мелочам, так ничего существенного и не сделали, а люди помнят о вас только плохое. Как вы ногу отдавили в троллейбусе тому, кому за день до этого жизнь спасли.