Гонобобель - [54]

Шифрограмма от Главного штаба ВМФ внесла некоторое разнообразие. Всесильный председатель КГБ Виктор Михайлович Чебриков летел на Кубу. В целях безопасности перелета океанографическому судну предписывалось прекратить работу, лечь в дрейф и выполнять роль реперной точки связи. Прикинуться реперной точкой было несложно, но вот в такой шторм лежать в дрейфе мог только идиот или сильно разочаровавшийся в жизни. Командир жизнь любил и был человеком адекватным.

– Рулевой, ложись носом на волну! Вперед самый малый! Штормовать будем. Штурман, запиши в судовой журнал – легли в дрейф, средства связи работают в штатном режиме, и не забудь написать координаты.

– Товарищ командир, так мы ж не в дрейфе.

– Для начальства в дрейфе! Вопросы есть?

Какие уж тут вопросы. Погода продолжала ухудшаться, в эфире надрывался какой-то рыбак, просил помощи, правда, был он далековато, да и какая помощь от реперной точки. Взбодрил доклад начальника электромеханической службы:

– ГКП ЦПУ! В районе кают-компании треснул пиллерс! Готовим сварку.

Нелюбовь к КГБ начала принимать у экипажа конкретные формы.

На ходовой мостик, громко хлопнув дверью, влетел Семченко. Насквозь мокрый, с пылающим от ветра лицом, с вытаращенными, но счастливыми глазами, он заорал:

– Тарелка!!!

Вечно голодный штурман среагировал мгновенно:

– С чем?

– Да не с чем! Летающая! Фотоаппарат давай!

Все, кроме рулевого, вывалили вслед за Семченко на правое крыло. Высоко в небе над судном висел объект напоминающий люстру, – в центре большой светящийся круг, а по периметру светящиеся точки, медленно вращающиеся вокруг. Наконец появился штурман с фотоаппаратом, он протянул его заму по науке:

– На, держи, только там пленка закончилась.

Если бы Семченко сообщили о смерти кого-нибудь из родных, он бы огорчился меньше. Он тряс фотоаппаратом и натурально выл. Выл так жалостно и безнадежно, что командир решил за него вступиться.

– Штурман, почему пленку не заменил?

– Во-первых, это не мое заведование, он просто хранится в штурманской рубке, во-вторых, он опечатан разведотделом флота. И вообще это хозяйство службы измерений, так что вопрос вы этому Келдышу задайте, когда выть перестанет.

Выходило, Семченко сам виноват, и от этого ему становилось еще горше. Неожиданно объект исчез, и небо снова стало свинцово-темным. Буквально через мгновенье вода вокруг судна начала светиться. Рядом с корпусом в хороводе вращались светящиеся шары. Длилось это с минуту, а может, и меньше. Придя в себя, штурман вспомнил об обязанностях и обратился к командиру:

– В журнал записывать будем?

– Я те запишу! И вообще настоятельно всем рекомендую забыть! Ну и жизнь, просто Вий какой-то.

Все осталось позади, и шторма, и Чебриков, Севастополь встречал прекрасной июньской погодой. Ошвартовались на своем месте на Минной стенке, и, как полагается, врассыпную, в отпуска. Отдых длился недолго, через неделю командира вызвали на службу. Такое на флоте сплошь и рядом. Простаивал док, а док – это дефицит и потому простаивать никак не может. Недолго думая, мудрецы из Технического управления флота предложили загнать в док флагман гидрографии. Пока предложение гуляло по штабу флота, оно обрело форму приказа, и все объяснения типа «у нас до срока докования еще полгода» во внимание не принимались. Механики согласовали все нюансы с главным инженером дока, рабочие дока установили набор, повторяющий обводы судна, и утопили док в ожидании клиента. Рано утром океанографическое судно бережно заводили в большой плавучий док ПД-30. Ошвартовав судно, док начал всплывать. Остатки воды небольшими струйками еще стекали с палубы плавдока, а наскоро расписавшиеся в журнале по технике безопасности члены экипажа уже спускались вниз осмотреть судно. Это всегда момент торжественный, поскольку судно, вынутое из воды, вызывает особые чувства. Когда оно на воде – оно живое, а в доке с голым брюхом вроде и нет, словно огромный кит, выброшенный на сушу. Было ощущение, что что-то не так. Бывалые работники дока с удивлением разводили руками, а удивляться было чему. Огромные бронзовые лопухи винтов сияли на солнце, как матросские бляхи, а днище было абсолютно чистым, ни водоросли тебе, ни ракушки, как будто кто-то отпескоструил. Вот загадка так загадка! Неожиданно к командиру подбежал запыхавшийся Семченко.

– Товарищ командир, я знаю, в чем дело…

– Молчать!!!

Он догадывался, что может выдать Семченко.

Работы шли полным ходом, на днище заменили цинки, закатали необрастайкой, обновили ватерлинию и заменили сальники на валах. Спустя три недели судно вернулось на Минную стенку. В каюте у командира сидел доктор, обсуждали проблему списания индивидуальных аптечек, а в состав аптечек входил промедол – средство наркотическое, так что дело было ответственное. На рабочем столе затрещал телефон.

– Слушаю, командир.

– Товарищ командир, это Семченко, разрешите к вам зайти?

– Ты, как всегда, вовремя, ну что с тобой сделаешь, заходи.

Командиру вдруг показалось, что он к заму по науке несправедлив, может, другие к нему относятся иначе. Он обратился к доктору:

– Док, а ты как к Семченко относишься?