Гонки - [2]

Далеко внизу, почти у самого подножья горы, скользили близко друг к другу две муравьиные фигурки. Сейчас до них было не меньше километра, но Женька знал: не успеют они чуть-чуть пройти по ровному, как он снова окажется у них за спиной, а может быть, даже выскочит вперед — если наберет хорошую скорость. И, чтобы уменьшить сопротивление ветра, он сел в низкую стойку, сжался в комочек, целиком отдавшись этому падению-полету.

Внизу вдруг что-то случилось. Фигурки слились в одну, замерли и стремительно, как в кино, полетели навстречу Женьке.

Какой ангел-хранитель помог Женьке обогнуть эту копошащуюся кучу?! Лыжи взвизгнули, опасно загуляли по насту, справа выметнулся полузасыпанный куст боярышника — и Женька уже сказал себе: «Хана!», но чудом удержался на ногах. Только не смог сразу остановиться, пролетел еще метров восемьдесят и там, внизу, взвихрив снежную пыль, затормозил.

— Эгей! — крикнул он. — Целые?!

Здоровяк расстроенно махнул рукой: мотай, дескать, дальше — не до тебя.

…«Две секунды, — сказал себе Евгений Родионович и взволнованно заходил по комнате. — Две секунды, как минимум, потеряли вы, благородный молодой человек!»

— Сядь, не мельтеши, — попросила жена. Евгений Родионович не сел, а вовсе ушел в кабинет, чтобы страдать там в одиночку.

…Затем он догнал ремеслушников. Усталые ремеслушники — человек десять — гуськом плелись по лыжне. Черт знает откуда они взялись тут! Наверное, сдавали свои ГТО—БГТО — и заблудились, попали на дистанцию городских соревнований. А может, косяка резали.

На ремеслушников следовало рявкнуть — чтобы они горохом посыпались с лыжни. Но Женька, счастливо избежавший катастрофы, был полон великодушия. Он пожалел «ушастых» — пропахал по целине рядом с лыжней. Самое интересное, что щедрость эта ремеслушникам была не нужна. Они остановились и, разинув рты, стали смотреть, как он, большой дурак, красиво уродуется — демонстрирует атлетизм.

Никогда еще, наверное, Женьке так легко не бежалось. Никогда так божественно не скользили лыжи, никогда так вовремя не появлялось второе дыхание. Он знал одну свою слабинку — у него рано уставали руки. Но сегодня и руки были в порядке.

После поворота Женька увидел впереди своего одноклассника Толика Квасова. По тому, как Толнк вяло выдергивал палки, как волочил лыжи, почти не отрывая их от снега, Женька понял, что он выдохся.

— Квас, прибавь! — крикнул Женька, догоняя его. Квасов, повинуясь окрику, дернулся раз-другой и опять сник.

— Прибавь, Квас! — умолял Женька, уже почти наступая на задники лыж Толика.

— Я сдох, — хрипло сказал Квасов и вдруг остановился. Остановился прямо на лыжне — и Женька с разгону заехал одной лыжиной между его ногами.

Выпростав лыжу, Женька обошел Квасова и бросил через плечо:

— Не стой! Потянись за мной… сколько можешь.

…Вспомнив, как миндальничал с Квасовым, Евгений Родионович аж застонал и схватился рукой за щеку, словно его пронзила зубная боль. Бездаря Квасова надо было согнать с лыжни грозным «хох!» — чтобы прыгнул как заяц, прижавши уши. А не послушался бы — огреть палкой по спине! Столкнуть в снег, к чертовой матери. Небось финн этот с ним не церемонился бы. Вон как он болельщика навернул! Да господи, что за находка для отечественного спорта был Толик Квасов! Он только перед девчонками умел гарцевать. Кое-как доскреб до третьего разряда и носил потом значок, перевинчивая с пиджака на рубашку. Только что на пальто не вешал, пижон.

…А перед самым финишем Женька допустил просчет. Позорный и обидный.

Оставалось пройти ложбиночку, за которой, в каких-то ста метрах, находился финиш. Женька как раз дожимал «единицу» — парня под номером первым. Он настигал его быстро и чувствовал, что на спуске обойдет. «Единица» нырнул в ложбину и оказался на невысокой узенькой насыпи, пересекающей ее. Женьке бы не суетиться, пройти за ним по насыпи след в след и потом технично «сделать» парня на подъемчике. Но он не стал притормаживать и махнул мимо насыпи — по нетоптаному снежку… Ложбинка-то была с блюдце, Женька проскочил ее за один толчок. Но какой-то подозрительный всхлип раздался под лыжами. Женька оглянулся из-под руки, увидел за собой темно-кровавый след и тогда лишь вспомнил, что насыпь проложена через незамерзающее болотце, припорошенное утрешним снежком…

Он еще легко взбежал на пригорочек, но тут обнаружил, что скользить не может, — на мокрые лыжи налип снег.

Последнюю стометровку Женька бежал как лось, высоко вскидывая тяжелые лыжи. Бежал, не зная, что рыжий достал его раньше: когда Женька затормозил на спуске и потерял скорость; когда пижонил перед ремеслушниками; когда жалел слабака Квасова. А после несчастной ложбинки, на которую Женька потом все сваливал, рыжий уже не догонял его. Это стреноженный Женька тщетно гнался за рыжим.

…Догадка, пришедшая через двадцать лет, разволновала Евгения Родионовича до безобразия. Евгений Родионович, неслышно ступая, ушел на кухню, разыскал пузырек с валерьянкой и, стараясь не звякать, отсчитал десять капель. Жена, однако, учуяла знакомый запах.

— Чего ты там? — спросила она. — Опять, что ли, сердце?

Евгений Родионович промычал что-то в ответ.