Гонки на выживание - [64]

– Ты же не могла предвидеть, что такое случится, – попытался утешить ее Салко. – Ты его любила, потому и хотела…

– И теперь, когда ему придется несколько месяцев преодолевать нечеловеческую боль в попытке выиграть невозможную, безумную битву, чтобы вернуться на автодром к следующему чемпионату, я буду торчать там каждый божий день как живое напоминание о том, что с ним случилось.

– Но ведь именно это и должно ему помочь, как ты не понимаешь? Ты должна быть с ним.

– Чтобы он не забывал! – Александра в отчаянии закрыла лицо руками. – Он будет видеть, как я легко расхаживаю по квартире, пока сам он хромает на костылях. Он будет смотреть, как я рисую, то есть делаю то, что мне больше всего нравится. Я буду приносить ему еду на подносе, как ребенку. Он будет наблюдать за гонками по телевизору. И еще он будет сидеть на нашей террасе и видеть, как отцы и матери прогуливаются с детьми по Центральному парку! Говорю тебе: он меня возненавидит.

Салко осторожно отвел ее руки от лица.

– Он не будет тебя ненавидеть, Али.

Первая слеза покатилась по щеке Александры, но голос у нее был тверд, и она решительно встретила его взгляд.

– Будет, – сказала она. – Он будет меня презирать.

28

Даниэль вернулся домой.

Он даже не подозревал, сколько невероятных мелочей будет на каждом шагу напоминать ему об этом. Стоило ему взглянуть в зеркало, как он читал это у себя в глазах. Его шаг стал более упругим. Даже когда он ложился по вечерам, кровь продолжала петь в его жилах, мешая уснуть. Его губы чаще улыбались, он заметил, что женщины дважды, а то и трижды оборачиваются ему вслед. Приглашая кого-нибудь из знакомых дам пообедать, он буквально фонтанировал остроумием, чего с ним раньше не случалось, а занимаясь с ними любовью, он наконец избавился от мучительного опасения, которое преследовало его после случая с Розой, что одна из них вдруг забьется в агонии и умрет.

Нью-Йорк был тем местом, где ему хотелось повесить свою шляпу, тем местом, где он чувствовал себя как рыба в воде, тем местом, где ему надлежало быть.

Он вернулся домой.

Фанни, как всегда, оказалась на высоте. В апреле 1960 года, стоило ей узнать о перемене в его настроении, как она начала действовать: первым же рейсом вылетела из Берлина в Лондон, вооруженная последним номером «Нью-Йорк таймс» и бюллетенями трех ведущих агентств по сделкам с недвижимостью на Манхэттене.

Она вихрем ворвалась в домик на Монпелье-Уок, открыла самый маленький из пяти своих чемоданов из свиной кожи.

– Ты не передумал?

Даниэль посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся.

– Нет.

– Тогда к делу. – Голос не выдавал ее чувств, но глаза радостно блестели. – Две вещи. Дом для тебя и представительство «Харпер и Стоун». – Она разложила на столе привезенные бумаги. – Начинай искать. Где ключ?

Даниэль встал.

– Пойду принесу.

Он отпер ящик старинного письменного стола красного дерева и извлек оттуда коробочку, которую Фанни подарила ему на Рождество. Он принес ее к столу и, не открывая, положил перед Фанни.

– Вынь его, Дэн.

Даниэль молча повиновался. Литой ключ из чистого золота с неразрезанной бородкой показался ему тяжелым и прохладным.

– Первым долгом, – деловито продолжала Фанни, – давай найдем помещение для конторы. Нарезку на ключ закажем для замка от двери твоего кабинета.

– Нет, Фанни. Этот ключ должен отпирать входную дверь в контору. Это наш ключ. От нашей конторы. От нашего будущего.

Фанни просияла. Этот человек – один из немногих в ее жизни – никогда не давал ей оснований для сожаления. Она всегда знала за собой это умение распознавать настоящих людей, наделенных искрой божьей, и Дэн Стоун был одним из них. Он мог похвастаться не только характером, творческой жилкой и сексуальной привлекательностью: у него была душа.

Она пристально посмотрела на него.

– Ты ведь мне доверяешь, Дэн?

– Всей жизнью.

– Тогда поверь моим словам. Я чувствую, что с тобой в Нью-Йорке ничего плохого не случится. Не знаю, почему ты вдруг изменил свое мнение и решил вернуться, и не собираюсь спрашивать. Но время ты выбрал самое подходящее. Помнишь старую поговорку? Время лечит все раны. К Джо Бернарди это тоже относится, как и к любому другому. У тебя новое имя. Ты изменился с тех пор, как уехал из Штатов. Эта твоя бородка в сочетании со шрамом классно смотрится… Телевизионщики будут от тебя в восторге…

– Эй, притормози! Какие еще телевизионщики?

– Предоставь все мне, – отмахнулась Фанни. – Лучше сосредоточься на том, где ты хочешь жить.

Они нашли для него квартиру в солидном доме на 11-й улице в Гринвич-Виллидж, и Даниэль вселился в нее к июню. Он радовался любым мелочам: швейцары называли его по имени, в соседних магазинах быстро изучили его вкусы и обзавелись запасом его любимых сыров и вин, даже тех сортов мыла и пены для бритья, которые он предпочитал. Все это, вместе взятое, лишь подтверждало один простой факт: он вновь обрел свое место. Он вернулся домой.

Фанни оказалась права во всем, если не считать одной «мелочи»: Даниэль вышел из тени, но страх и чувство вины порой все-таки давали о себе знать. Всякий раз, как ему случалось попасть в район 34-й улицы и Седьмой авеню, на пересечении которых было расположено головное представительство компании Джо Бернарди, он делал крюк, лишь бы обойти его стороной; стоило ему пройти мимо одного из винных магазинов Бернарди, как ему становилось не по себе и он переходил на другую сторону улицы; и, наконец, никакими силами его невозможно было заманить в отель «Карлайл», славящийся своим комфортом и отличным рестораном. Разумом Даниэль понимал, что его страхи нелепы: если бы Бернарди захотел его отыскать, он сделал бы это значительно раньше, и, как правильно заметила Фанни, пять лет спустя его действительно трудно было узнать, так как изменилось не только его имя, но застарелый страх пустил глубокие корни. Даниэлю никак не удавалось от него избавиться.