Гонцы весны - [17]
С о я н. И дадут? Ахчу, деньги, деньги, дадут?
У л ь я н о в. Не дадут!
И г о р ь. Тогда зачем бумагу портить?
У л ь я н о в. Царские крючкотворы все равно обведут нас вокруг пальца. Уж так составлен закон! Но бороться необходимо. Бороться, чтобы открыть глаза рабочим… Что у вас с головой?
С о я н. Десятник бил. Шибко бил. Сопли красные выжимал. Вот…
Г о р и н. Ладно, Соян… (Ульянову.) У других глаза откроются, а нам с Лизкой, выходит, помирать?
У л ь я н о в. Ну, зачем же сразу так и помирать! Вам это не к спеху. Вы слышали о Морозовской стачке? (Пауза.) О «Союзе борьбы» слышали?
К р у п и ц к и й. Допустим, слышали.
У л ь я н о в (быстро повернулся). Так почему же не рассказали ему? Его друзьям, рабочим?
Крупицкий молчит.
Передовые рабочие, Матвей Кузьмич, знают, что им не у кого искать защиты. А раз так, надо самим подумать о себе.
Г о р и н. Так… самим о себе. Понятно…
У л ь я н о в. А сейчас вам надо лечь в постель.
К р у п и ц к и й. Непременно, немедленно в постель! Лиза, помогите.
У л ь я н о в. До свидания. Мы еще встретимся. (Пожимает руку Горину.)
Лиза и Крупицкий уводят Горина в землянку.
К р а с и к о в. Проклятье! Мы строим дурацкие прожекты, а людей бьют, морят голодом, топчут их права. Что делать?
У л ь я н о в (после паузы). Скажите, у вас есть мечта?
К р а с и к о в. Мечта?
И г о р ь. Он мечтает научиться хорошо играть на скрипке.
К р а с и к о в. Игорь, перестань! (Ульянову.) Вы сказали — мечта?
У л ь я н о в (просто). Да, да, мечта.
К р а с и к о в. Я мечтаю о том, чтобы не было таких вот землянок, чтоб простые люди жили во дворцах.
У л ь я н о в. И вот именно поэтому я… я ничего бы так не желал и ни о чем бы так не мечтал, как о возможности свободно писать для рабочих. Писать и говорить им правду. (Задумался.)
К р а с и к о в. Гейне?
У л ь я н о в. Мой брат читал его в камере… перед казнью. (Посмотрел на часы.) Простите, меня ждет работа.
К р а с и к о в. Владимир Ильич, наши молодые завтра проводят диспут о литературе. Может быть, вы примете участие?
У л ь я н о в. С удовольствием.
К р а с и к о в. Мы просим вас. А потом поговорим.
У л ь я н о в. Непременно зайдите за мной. Я буду ждать. (Поклонившись, быстро уходит.)
К р а с и к о в. Ну как ты его находишь?
И г о р ь. По-моему, он простой.
С о я н. Алып[1]. Большой человек ходит. Алып. (Поднимается.) Анам чех[2].
И г о р ь. Ты уходишь, Соян, а песня, где же твоя песня?
С о я н. Нынче я пеший. Чатхан[3] оседлаю, тогда песня будет. Хорошо хайлать[4] будем. Чахсы?[5](Уходит.)
И г о р ь. Гордый. Тоскует о коне, а говорит о чатхане.
Из землянки выходят К р у п и ц к и й и Л и з а.
К р у п и ц к и й. Ульянов ушел?
К р а с и к о в. Я пригласил его на диспут.
К р у п и ц к и й. Прекрасно. Итак, Лизанька, идите в аптеку. (Передает рецепт.) Опять глаза? Не понимаю, Лиза… Что в ваших глазах — тревога, недоверие или еще что?
Л и з а. Вы добрый. Спасибо. Только моя мама говорила: одной добротой счастья не добудешь… (Уходит.)
Крупицкий удивленно смотрит ей вслед.
К р у п и ц к и й. Ну-с, как вам понравился наш гость?
И г о р ь. С первого взгляда сказать трудно.
К р у п и ц к и й. Да, трудно, очень трудно завоевывать единоверцев. Он призывает думать о борьбе с хозяевами… Неужели он… Впрочем, не надо спешить. Идемте, Пьер… (Идет по берегу.)
Л и з а выходит из землянки.
И г о р ь. Лиза, ты в аптеку?
Л и з а. В аптеку.
И г о р ь. Позволь мне пойти с тобой.
Л и з а. Дорога, Игорь Михайлыч, не заказана. (Прошла, вдруг остановилась, улыбнулась.) Да идемте же, чудной!..
Из-за землянки выскакивает К у з ь м и н.
К у з ь м и н. Стой, ягодка! Не признала? (Смеется.) Помнишь, как я крапивкой тебя: не лазь по чужим огородам, не лазь!
Л и з а. Ой, дядя Никифор? Откуда вы?
К у з ь м и н. А с неба. Во-он с той тучки. (Смеется.) Батька-то твой где? В хоромах?
Л и з а. Хворает он.
К у з ь м и н. А ты торопишься, видать?
Л и з а. В аптеку иду.
К у з ь м и н. Ну, иди, иди…
Лиза и Игорь уходят.
(Подошел к землянке, осматривается.) Так…
Из землянки выходит Г о р и н, не замечая Кузьмина.
(Сзади бросается к Горину, хватает его за плечи.) Здорово!
Г о р и н (оборачиваясь). Ты что, паря, выпил лишку?
К у з ь м и н. Не признал, соседушка?
Г о р и н. Тьфу ты! Кузьмин. Никишка! Да неужто это ты?
К у з ь м и н. Собственной обличностью. (Хохочет.) Здоров, Матвейка. Что тут делаешь?
Г о р и н. Небо подпираю.
К у з ь м и н. Так это твоя хоромина? Богатей! В мышиное сословие определен?
Г о р и н. Садись, где стоишь.
Сели.
(Берет топор, начинает точить.) Тебя каким ветром занесло?
К у з ь м и н. Выгнал меня папаня. Сам знаешь, какой он хапуга. Надумал я отделиться. А он, сукин кот, чересседельником меня отхлестал. Это в мои-то годы. Каково?
Г о р и н. Та-ак, значит, воюешь?!
К у з ь м и н. Не отступлюсь. Ни в жисть! А помнишь, Матвейка, как мы с тобой на покосе к девкам в шалаши лазили? Помнишь, как на льду из-за Нюрки носы друг другу красили? (Хохочет.) Уплыло времечко, уплыло…
Г о р и н. Не вернешь.
К у з ь м и н. Ну, а теперь как живешь? Ушел из села, избенку свою бросил, как в воду канул.