Гончаров - [47]
Но если с военной миссией Ликейю посетили только что, то учитель духовный, как выяснилось, пребывает на острове уже восемь лет. «На другой день, 2-го февраля, мы только собрались было на берег, как явился к нам английский миссионер Беттельгейм, худощавый человек, с еврейской физиономией, не с бледным, а с выцветшим лицом, с руками, похожими немного на птичьи когти; большой говорун. В нем не было ничего привлекательного, да и в разговоре его, в тоне, в рассказах, в приветствиях была какая-то сухость, скрытность, что-то нерасполагающее в его пользу».
О ликейцах, как и следовало ожидать, Беттельгейм отозвался плохо: у них предостаточно пороков — и пьют, и в какие-то игры играют, и недружелюбны, и сплетники, и невежественны, и грубы. Недавно даже одного миссионера поколотили (его самого и поколотили, как выяснилось, — Беттельгейма)…
Кажется, миссионер понимает, что он тут лишний. Но ощущение неудачи еще более распаляет гордого пришельца.
…О Ликейя, Ликейя, скоро и до тебя доберутся черные фраки! Расковыряют твои холмы в поисках каменного угля (по Гончарову, самый драгоценный минерал XIX века) или просто станут за деньги показывать твой рай в качестве аттракциона туристам обоих полушарий.
Какое все же грустное занятие: путешествовать по экзотическим странам!..
Еще в мае прошлого года, на стоянке в Анжере, Гончаров знал: если вместо «Паллады» не пришлют для продолжения экспедиции более прочный корабль, то ему домой «придется ворочаться Сибирью». Но тогда эта перспектива была еще очень неясной. Теперь же с каждым месяцем становилась все реальней. И не потому только, что невозможно возвращаться на расползающейся по швам «Палладе» в обход Американского континента. Следовать домой таким маршрутом (через Тихий и Атлантический океаны) нельзя было и в связи с назревавшей войной. Опасность военной угрозы со стороны англо-французских морских сил помешала Путятину произвести основательный ремонт фрегата в Маниле.
Простояв в бухте Манилы немногим более недели, «Паллада» вышла в открытое море. Медленно, соблюдая меры предосторожности, двигались на север. О том, что Англией и Францией объявлена война России, узнали с большим запозданием. После стоянки у корейского острова Гамильтон и краткого захода в Нагасаки фрегат вновь взял курс к корейским берегам. Теперь опять шли прямо на север, вдоль малоизученного восточного побережья Кореи. Почти сразу выяснилось, что старые, еще прошлого века, карты этих, мест не соответствуют действительности. Решено было произвести подробную береговую съемку. Открывались новые бухты, безымянные острова, мысы. Многим из них были даны названия в честь членов экипажа. Так появился на русской карте и небольшой островок, носящий имя Гончарова.
Громоздкая и кропотливая картографическая работа заняла около месяца. Съемки надо было производить в непосредственной близости от берегов. При туманах, во время волнений в любую минуту можно было наткнуться на подводные камни или прибрежные скалы.
Съемка, к счастью, закончилась благополучно, но дни «Паллады» были уже сочтены.
В первой половине мая фрегат вошел в Татарский пролив, а 22-го числа стал на якорь в Императорской гавани. Началось размонтирование отслужившего свой срок корабля. Большую часть его команды адмирал перевел на только что прибывший фрегат «Диана», который должен был вновь отправиться к берегам Японии.
В это время Гончаров и обратился к адмиралу с просьбой освободить его от должности литературного секретаря, которая при нынешних военных обстоятельствах становится практически ненужной. Как ни хотел Путятин удержать при себе полюбившегося ему Ивана Александровича, но просьбу все же удовлетворил. С двумя другими офицерами Гончаров откомандировывался «сухим путем», или, как говорили моряки, «берегом», в Петербург. В рапорте морскому министру адмирал с самой лучшей стороны охарактеризовал деловые и личные качества своего секретаря — теперь уже бывшего.
Прощаясь со спутниками по морской одиссее, Иван Александрович замешкался было: нечем отдарить тех, кто остается… Разве что табаком? И выложил на стол кают-компании три тысячи сигар, купленных про запас в Маниле. А обитателям одного из новых поселений в Татарском проливе подарил все книги своей походной библиотеки.
Сперва на шхуне «Восток» следовали до Николаевского поста, где взяли на борт генерал-губернатора Восточной Сибири графа H. H. Муравьева, только что успешно завершившего экспедицию по обследованию Амура. Знакомство с этим незаурядным человеком на всю жизнь запечатлелось в памяти писателя. Пройдет тридцать три года после этой встречи, и Гончаров в очерке «По Восточной Сибири» скажет о Муравьеве-Амурском: «Какая энергия! Какая широта горизонтов, быстрота соображений, неугасающий огонь во всей его организации, воля, боровшаяся с препятствиями… Небольшого роста, нервный, подвижной. Ни усталого взгляда, ни вялого движения я ни разу не видал у него. Это и боевой отважный боец, полный внутреннего огня и кипучести в речи, в движениях».
А тогда, на палубе «Востока», пока шхуна шла Охотским морем к поселению Аян, они подолгу беседовали о самом разном. Гончаров попросил рассказать о положении ссыльных декабристов. Муравьев говорил свободно, независимо. Он со многими знаком лично, нередко выезжает в близлежащие к Иркутску поселения, делает все от него зависящее, чтобы хоть как-то облегчить участь невольников. Рассказывал о преобразованиях громадного края, о том, как мешают ему осуществлять задуманное столичные недоброжелатели. Там, «за хребтом», как называл он на сибирский манер Европейскую Россию, то и дело норовят вставить палки в колеса.
