Гончаров идет по следу - [23]

До озера Тюп-Кель расстояние было не такое уж маленькое, как божился Говоров. Километров тридцать мы шли по основной магистрали, а дальше, повернув на юг, продвигались по крутой и извилистой террасе реки Ак-Су. Дорога круто шла вверх, казалось, к самому хребту Терокей-Алатау и была совсем разбита. Выжимать на ней больше двадцати километров в час было равно самоубийству, да еще на такой лихой тачанке, как наша. Чтобы как-то развеять гнетущее настроение, я спросил:

— Джамиля, что означает слово «джаляб»?

— Что? — рассмеялась она. — А кто вам его сказал?

— Не важно, можешь объяснить его смысл?

— Хм, очевидно, его применили по отношению ко мне, да?

— Возможно, но что оно означает?

— Скажите, а ваша жена родом не из Азии?

— Из Азии, а что?

— Нет, ничего, просто джаляб это, мягко говоря, проститутка. Но я не переживаю, меня многие так зовут, хотя было бы правильнее называть шлюхой.

— Извини, честное слово, не хотел тебя обидеть.

— А кто вам сказал, что я обиделась? Меня со школы так называют, я привыкла. Ваша жена оказалась ясновидящей. Только я не понимаю, зачем вам понадобилось посвящать ее в наши дела. Прозрачностью и непорочностью они не отличаются, и чем меньше о них знают, тем нам легче.

— Ты права, но я и не думал ставить ее в известность, она попросту залезла в мой карман, обнаружила в моем паспорте другую жену и подняла бучу.

— Какая прелесть, как жалко, что я не видела всей сцены. Кажется, подъезжаем.

— Похоже, — согласился я, заметив впереди на противоположной стороне неглубокого узкого каньона три десятка домишек с огородами. — Но где же тогда озеро?

— Внизу, сейчас увидите, если оно за двадцать лет не исчезло. Собственно говоря, это не озеро, а бурный поток, по крайней мере таковым я видела его в последний раз. Сейчас, за следующим поворотом, оно должно открыться.

Она оказалась права, не успели мы обогнуть каменный бок скалы, как по глазам резанула сказочная синь воды. Каньон в этом месте сходил на нет, либо просто его перегораживал гигантский порог, но хрустальное зеркало озера, зажатое с трех сторон скалами, лежало с нами почти на одном уровне. Искрящийся десятиметровый водопад, возле которого мы притормозили, служил сбросом, и через него к деревеньке вел неширокий, но крепкий мост, стоявший на двух мощных береговых быках.

— Красота-то какая, — по-щенячьи умилился я. — Это же курорт!

— Лепота, — усмехнулась Джамиля. — Ничего, скоро и сюда достанет длинная рука и доллар нового русского, и не будет больше лепоты, и не будет больше красоты. Ладно, дальше вверх, если мне не изменяет память, дорога тянется еще километра на два, и все, потом тупик — отвесная стена. Справа скала, слева вода.

— А зачем нам туда?

— Это я так, на всякий случай, чтоб знали, вполне возможно, что наш подопечный сейчас гостит у мамы, и кто его знает, какие мы вызовем у него мысли.

— Дай-то Бог, чтоб он оказался там.

— Как знать, — глубокомысленно ответила Джамиля. — Перелазьте через меня и выходите из машины.

— Зачем такой балаган?

— Я не знаю, что это за зверь, за которым вы охотитесь, но подстраховка никогда не помешает. Пусть деревенский люд думает, что в машине, кроме вас, никого нет.

— Но ты-то будешь сидеть рядом.

— Нет, я должна незаметно перелезть в багажник. Вы, когда выйдете, его откроете и начнете менять заднее левое колесо, только все делайте натурально.

— Ты могла залезть в багажник заранее, а не устраивать шоу на глазах у всей деревни. Тут напрямую от них до нас не больше трехсот метров.

— Честно говоря, я думала, что от деревни остались одни воспоминания. Непонятно, как они сумели выжить.

— Ладно, попробуем осуществить твой проект.

Сравнительно легко поменявшись местами, я вышел из машины и озадаченно уставился на ни в чем не повинное заднее колесо. Подождав, пока она выскользнет из салона и притаится за машиной, я открыл багажник и проделал всю несложную процедуру замены колеса. Потом добросовестно положил запаску ей на колени и спросил:

— Крышку-то захлопывать или как?

— Закрывайте, здесь все продумано, я могу открыть ее изнутри.

— Ну тогда до встречи.

Миновав мост и небольшой отрезок каменистой дороги, я вскоре очутился на главной эспланаде деревни Александровка. Мой торжественный въезд ввиду отсутствия фанфар был отмечен истошным визгом поросенка и хмурым взглядом не то сторожа, не то штатного алкаша, дежурившего возле запертой двери сельмага.

— Родемый, — притормаживая, спросил я его, — как мне найти дом Стригунихи?

— Какой я тебе родемый? — заносчиво полез он в бутылку. — Тамбовский волк тебе сродни. Кто такой? Чего приперся?

— Дело у меня к ней государственной важности.

— Пошел бы ты вместе со своим государством корове под хвост.

— Но-но, дядя, за такие слова недолго и в Соловки улететь.

— Вы уже и Соловки-то Дяде Сэму за полсребреника продали, твари. — Длинной и тягучей слюной дед выразил свое отношение ко всему происходящему вообще и к родным политикам в частности. — Пошел отсюда, пока я тебе лобовик не выблызнул, начали тут разъезжать, что тебе мухи на говно, пошел, пока цел.

Разговаривать дальше с таким экспансивным господином становилось определенно опасно. Мудро решив, что не имею морального права рисковать чужим автомобилем — а ведь может выблызнуть, террорист! — я убрался подобру-поздорову. Первая же бабуся, бредущая навстречу, показала мне дом Людмилы Алексеевны Стригун. Он стоял в самом центре деревушки, и это говорило о том, что с давних пор семейство Стригун пользуется здесь определенным авторитетом.