Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [70]
Мне пришлось дать и заключение по этому делу, и, конечно, оно было дано в пользу прекращения дела, ибо ни совращения, ни пропаганды гомосексуализма в этом случае установить было нельзя>24.
В дискуссии психиатров, юристов и неизвестного автора «Процессов гомосексуалистов» превалировал вопрос о статусе «гомосексуалиста». Является ли он преступником (как считала милиция и, очевидно, некоторые юристы) или отныне относится к категории больных, нуждающихся в лечении методами психо-(как рекомендовал защитник гипноза В.М. Бехтерев) либо гормональной терапии (согласно В.П. Протопопову)? Некоторые юристы полагали, что в новой России гомосексуалы «вольны проявлять свое половое чувство» подобно другим взрослым гражданам. Отдельные свидетельства наводят на мысль, что доминировала точка зрения, предполагавшая эмансипацию и медицинский подход (когда речь не шла о нарушениях общественного порядка или политической борьбе), а вовсе не жесткая милицейская линия.
Аналогичный спор по поводу женской (гетеросексуальной) проституции разгорелся в это время между милицией, юристами, медэкспертами и общественниками-активистами. В ходе этой дискуссии поднимался вопрос: какова должна быть официальная позиция в отношении случаев проявления сексуальности в общественном месте>25. У властей времен Гражданской войны царил хаос во взглядах на проституцию, следствием чего стало смешение реабилитационных и репрессивных мер. Социальные работники и активистки женотделов (женских отделов в органах Коммунистической партии в 1918—1929 годах) проводили коммунальные эксперименты и претворяли в жизнь программы полового просвещения, в то время как милиция кое-где просто устраивала облавы на проституток и спроваживала их в трудовые лагеря. На начальной стадии координацию работ осуществляла Межведомственная комиссия по борьбе с проституцией, созданная на исходе 1919 года под эгидой Народного комиссариата социального обеспечения. Она отвечала за политику просвещения и социальной помощи (первоначально такой орган был создан осенью 1918 года при Венерологической секции Народного комиссариата здравоохранения). Когда законодатели отказались запретить проституцию новым УК РСФСР (введен в действие с 1 июня 1922 года), в декабре 1922 года решением ВЦИК был учрежден Центральный совет по борьбе с проституцией, возглавляемый народным комиссаром здравоохранения НА. Семашко. По идеологическим соображениям Совет отказался от милицейских методов, полагая, что просвещение и социальная помощь торгующим собой женщинам (считавшимся жертвами экономических условий и мужской тирании) вернут их на путь «полезного труда». В ходе дебатов предложения милиции о создании специального подразделения для надзора за содержателями притонов разврата и клиентами мужчинами («милиции нравов») были атакованы Кларой Цеткин и венерологами, полагавшими, что такие подразделения создали бы угрозу возврата к царской системе регулирования и к уличной проституции, способствующей распространению венерических болезней>26. Когда дело касалось женской проституции, советская медицина придерживалась политики отказа от карательной практики царского режима и делала ставку на заменяющие ее процедуры терапевтического и восстановительного характера, нацеленные на преодоление недуга и реабилитацию женского достоинства.
Словно туманом была окутана политика относительно однополой любви. При обсуждении юристами и врачами проблемы «гомосексуалистов» ни одно из положений К. Цеткин не получило открытого отклика в СССР. Создание комитета экспертов не привело к драматизации вопроса. Но месяц спустя после образования Центрального совета по борьбе с проституцией народный комиссар здравоохранения Н.А. Семашко во время визита в Берлин заявил немецким коллегам из международного движения за сексуальные реформы, что легализация мужских однополых отношений при Советах была обдуманной освободительной мерой, частью сексуальной революции. Научная и секс-реформа-торская деятельность Института сексологии* доктора М. Хирш-фельда, основанного в Берлине в 1919 году, совпадала с интересами советских социальных гигиенистов и, по-видимому, их
[* Оригинальное название: «Institut fur Sexualwissenschaft». В 1920-х годах в советской прессе фигурировал как Институт сексуальных наук, позднее — как Институт сексуальных исследований. В англоязычном написании: «Institut for Sex Research».] руководителя Н.А. Семашко>27. В январе 1923 года последний посетил институт с делегацией советских врачей. Первым делом они хотели посмотреть документальный фильм об однополой любви «Другие как Другие» («Anders als die Andem»), снятый в 1919 году при участии М. Хиршфельда. Журнал института, посвященный «сексуальным промежуточным состояниям» (
После Альбигойского крестового похода — серии военных кампаний по искоренению катарской ереси на юге Франции в 1209–1229 годах — католическая церковь учредила священные трибуналы, поручив им тайный розыск еретиков, которым все-таки удалось уберечься от ее карающей десницы. Так во Франции началось становление инквизиции, которая впоследствии распространилась по всему католическому миру. Наталия Московских рассказывает, как была устроена французская инквизиция, в чем были ее особенности, как она взаимодействовала с папским престолом и королевской властью.
Миром правят числа. Все чаще и чаще решения принимают не люди, а математические модели. В числах измеряется все – от наших успехов в образовании и работе и состояния нашего здоровья до состояния экономики и достижений политики. Но числа не так объективны, как может показаться. Кроме того, мы охотнее верим числам, подтверждающим наше мнение, и легко отбрасываем те результаты, которые идут вразрез с нашими убеждениями… Анализируя примеры обращения с численными данными в сферах здравоохранения, политики, социологии, в научных исследованиях, в коммерции и в других областях и проливая свет на ряд распространенных заблуждений, нидерландский журналист, специалист по числовой грамотности Санне Блау призывает мыслить критически и советует нам быть осмотрительнее, о чем бы ни шла речь – о повседневных цифрах, управляющих нашим благополучием, или о статистике, позволяющей тем, кто ее применяет, достичь огромной власти и влияния. «Числа влияют на то, что мы пьем, что едим, где работаем, сколько зарабатываем, где живем, с кем вступаем в брак, за кого голосуем, как решаем вопрос, брать ли ипотеку, как оплачиваем страховку.
В эпоху тотальной цифровизации сложно представить свою жизнь без интернета и умных устройств. Но даже люди, осторожно ведущие себя в реальном мире, часто недостаточно внимательно относятся к своей цифровой безопасности. Между тем с последствиями такой беспечности можно столкнуться в любой момент: злоумышленник может перехватить управление автомобилем, а телевизор – записывать разговоры зрителей, с помощью игрушек преступники могут похищать детей, а к видеокамерам можно подключиться и шпионить за владельцами.
Виктор Пронин пишет о героях, которые решают острые нравственные проблемы. В конфликтных ситуациях им приходится делать выбор между добром и злом, отстаивать свои убеждения или изменять им — тогда человек неизбежно теряет многое.
История машинного обучения, от теоретических исследований 50-х годов до наших дней, в изложении ведущего мирового специалиста по изучению нейросетей и искусственного интеллекта Терренса Сейновски. Автор рассказывает обо всех ключевых исследованиях и событиях, повлиявших на развитие этой технологии, начиная с первых конгрессов, посвященных искусственному разуму, и заканчивая глубоким обучением и возможностями, которые оно предоставляет разработчикам ИИ. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Что значат для демократии добровольные общественные объединения? Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий после краха государственного социализма и постепенного отказа от западной модели государства всеобщего благосостояния, – дискуссий, сфокусированных вокруг понятия «гражданское общество». Ответ может дать обращение к прошлому, а именно – к «золотому веку» общественных объединений между Просвещением и Первой мировой войной. Политические теоретики от Алексиса де Токвиля до Макса Вебера, равно как и не столь известные практики от Бостона до Санкт-Петербурга, полагали, что общество без добровольных объединений неминуемо скатится к деспотизму.