Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [51]

. Опубликованная правительством статистика не разграничивала добровольное и отягчающее мужеложство, но, согласно предположению Бориса Ивановича Пятницкого, лица, осужденные без сообщников, были скорее всего виновны в отягчающем мужеложстве. Такие преступники составляли примерно 78% из '504 осужденных за 1905—1913 годы. Они обвинялись по ст. 996, и подобная пропорция не отличалась от того, что наблюдалось в предыдущие десятилетия⁹¹.

Эта статистика свидетельствовала о том, что преследование мужеложства переместилось из Петербурга и Москвы в города и сельские районы юга России и Кавказа⁹². За последние два года, когда статистические данные еще собирались, из общего числа случаев мужеложства в Российской империи почти половина приходилась на Тифлисскую губернию (включая города Тифлис (Тбилиси), Баку, Екатеринослав, Ереван и прочие населенные пункты). Резко упало число обвинительных приговоров, касавшихся этнических славян, и столь же резко выросла доля таких приговоров лицам, принадлежавшим к народам Кавказа⁹³. Перемещение полицейского преследования мужеложства из крупнейших и наиболее «европеизированных» центров России на юг и восток обусловили, как представляется, два обстоятельства. С одной стороны, в «европейской», или «цивилизованной», России господствовала снисходительность к ненасильственным однополым мужским отношениям, оправданием чему, пусть в данном контексте и слабым, служило убеждение, что предрасположенность цивилизованного европейского мужчины к «гомосексуальности» определяет биологическая или психическая аномалия. В медицинских сферах произошел заметный раздел влияния: судебные гинекологи и врачи продолжали проводить экспертизы в случаях принудительных или оскорбительных однополых отношений, а психиатры, хотя и неохотно, без энтузиазма, характерного для их западных коллег, приступили к изучению гомосексуальной личности. В то время, как врачи, юристы и историки культуры (см. гл. 4) рассматривали «гомосексуалиста» то как морально развращенного, то кроткого, но аномального, физиологически деформированного или психопатического, он быстро становился публичной фигурой, воплощавшей специфическое половое влечение.

С другой стороны, для судебно-медицинских экспертов, «отвечавших» за проблему на юге и востоке империи, мужчины, «занятые в педерастии», представлялись отнюдь не такими личностями. Утверждалось, что, несмотря на распространенность «половой психопатии» среди населения данного региона, этот феномен был прежде всего порождением местных культур. Российские ученые почти не сомневались в неприменимости здесь медицинской модели, поскольку обычаи и нравы коренного населения Грузии и Армении, регионов вокруг Баку, Ташкента и Самарканда отнюдь не исключали однополых отношений, причем часто принудительных. Распространенные на Кавказе похищения мальчиков и юношей для половых целей подчас объяснялись «дикими нравами туземного населения»⁹¹. В Ташкенте и близлежащих регионах Средней Азии распространенность «педерастии» объяснялась изоляцией женского населения, специфическим образом жизни местных мужчин, коротающих досуг в разного рода «чайных (“чайханах”), где с ранних лет [они] приучаются к восточной лени и тунеядству», а также местными традициями подростковой проституции — «бачебаст-вом» («бачи» — мальчики-танцоры передвижных трупп, вовлеченные также в платный секс)⁹⁵. Русских исследователей гораздо больше смущало то, что «культурное» население Кавказа, жившее бок о бок с «примитивизмом», «половой психопатией» и «вырождением» туземцев, относилось к доминировавшим в их среде однополым отношениям с полным безразличием. «Чем крупнее город и больше в нем мусульман, тем чаще возникают судебные процессы по поводу педерастии»⁹⁶. Порок, главной причиной распространенности которого является мусульманская традиция изоляции женщин от внешнего мира, был в этом регионе, по общему мнению, преимущественно городским, стимулируемым мужской возбудимостью и наличием множества удобных и закрытых от посторонних глаз пространств.

В Тифлисе, столице Закавказья, случаи педерастии имеют место главным образом в татарских кварталах — по разным притонам, духанам, лавкам, напр<имер>, на так называемом персидском базаре и в т. п. местах, а также в банях. Что касается банщиков, то и в Тифлисе, как и в Баку и др. городах Кавказа, далеко не редко [они] предлагают свои пассивные услуги активным педерастам, которых знают годами. Банщики эти по национальности 6<олыпей> ч<астью> персияне и татары; свою тайную профессию они держат в большом секрете. <...>

Из христианских племен первое место по склонности к педерастии занимают армяне, вероятно, вследствие их тесного соприкосновения с коренным населением Турции и Персии, сравнительно большого материального достатка и зачастую избалованности городской ресторанной жизнью. Независимо от исповедуемой религии и племенного происхождения среди поселян педерастия встречается реже, чем среди горожан, что объясняется тем, что в городах и соблазна больше, и скрыть свои порочные привычки легче. <...>

Население Баку славится не только на Кавказе, но и далеко за [его] пределами половым развратом вообще и педерастией — в частности. Большие капиталы, которые имеются здесь у многих татар и армян из нефтепромышленников и др. коммерсантов города, делают для них доступным все восточные наслаждения. Богатым подражают менее зажиточные, в глазах которых неестественные половые акты отчасти находят себе оправдание в традициях и примерах. С точки зрения богатых мусульман, пользоваться мальчиками не так уж позорно, как принято думать. Об этого рода половых сношениях, по мнению очень многих мусульман, не следует только болтать. Получается впечатление, что для зажиточного, знатного и избалованного перса или татарина мальчик является такою же потребностью утонченного вкуса, как тухлое яйцо китайского мандарина высшего ранга, или сыр рокфор, или рябчик с душком для петербургского аристократа