Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [48]

. Одновременно он выдвигал на первый план клинические, а не судебные аспекты половых перверсий. Благодаря этому ему удалось значительно укрепить позиции медицинской модели «гомосексуальности». Наконец, акцентированием им внимания на роли воспитания в этиологии половых перверсий призывало к профессиональному подходу к исследованию их места в общественной жизни. Лишь только после выявления механизмов полового развития (и расстройства) психиатры могли бы настаивать на экспертизе в целях профилактики перверсий.

Интерес В.М. Бехтерева к однополой любви возник в связи с его экспериментами с гипнозом как формой психотерапии. Его самая первая статья, посвященная тому, что он определил как «превратные половые влечения», появилась в 1898 году. Обратившись к историям двух мужчин, одержимых притяжением к лицам собственного пола, он рассказал о своих попытках вылечить их с использованием гипнотической суггестии. В этой статье В.М. Бехтерев не объяснял этиологии половой перверсии. К перверсиям он подходил как к синдрому, аналогичному вырождению, придерживаясь терминологии, введенной Р. фон Крафт-Эбинтом при описании однополой любви⁵⁸. Новым в статье для российской медицины стало утверждение В.М. Бехтерева о том, что гипнотическое внушение — «вполне действенное средство лечения половых уклонений». Наш герой провозгласил, что врачам больше не придется «ограничиваться в подобных случаях почти пассивной ролью»⁵⁹. Любопытно, что в 1882 году аналогичный способ лечения половой инверсии предложили французские психиатры Жан-Мартен Шарко (Charcot, Jean-Martin; 1825—1893) и Валентин Маньян (Magnan, Valentin; 1835—1916), но В.М. Тарнов-ский лишь вскользь упомянул об этом в своей монографии о перверсиях. В.М. Бехтерев, главный сторонник гипноза в России, распространил его практику на лечение половых перверсий⁶⁰.

Основным вкладом В.М. Бехтерева в русскую психологию и психиатрию считается его теория рефлексологии и его поздние работы по сексуальности, анализирующие различные истории болезни в свете его теории. Применяя при рассмотрении человеческого поведения модель стимулов и инстинктивной реакции, В.М. Бехтерев подчеркивал роль внешней среды как источника душевной патологии, в том числе и половых перверсий⁶¹. Двенадцатого декабря 1913 года в докладе (опубликован в 1915 г.) он говорил, что извращенные половые возбуждения — это следствие детской половой травматизации, неправильного воспитания и позднейшего опыта, что «ненормальные половые раздражители» формируют «патологические сочетательные рефлексы», которые при достижении половой зрелости развиваются в упрочившиеся перверсии. Выводы ученого основывались не только на клинических наблюдениях и сравнении историй болезни пациентов, но и на лабораторных исследованиях человеческого мозга. В.М. Бехтерев отверг гипотезы врожденного происхождения гомосексуальности, в том числе теорию В. Маньяна и Эжена Глея (Gley, Eugene; 1857—1930) о женском мозге в мужском теле, отметив, что при изучении мозга «гомосексуалистов» он не обнаружил видимого отличия от мозга нормального. Также он отводил второстепенную роль вырождению как биологическому фактору, который в некоторых случаях мог бы иметь значение. По его мнению, верным признаком вырождения служило появление сильного полового возбуждения в раннем детстве:

Эти именно условия и создают то, что определенное внешнее воздействие, возбуждающее половую сферу, может пробудить еще в раннем возрасте половое влечение при необычных условиях, с которыми оно тесно сочетается и затем, вскоре, и упрочивается благодаря его воспроизведению с течением времени при аналогичных внешних условиях⁶².

Значение этой этиологии было очевидно: мониторинг детского полового опыта приобретал решающее значение для развития «нормального полового влечения»⁶³.

Незначительность влияния медицинской модели гомосексуальности в последние годы царизма была обусловлена как временем, так и обстоятельствами ее развития. Отставание России от стран Запада в деле проведения либеральных реформ замедлило появление и эволюцию этой чрезвычайно специфической формы судебно-медицинской экспертизы. Даже после усвоения накопленных судебной медициной знаний о «педерастии» и «лесбийской любви» новый подход не получил широкого признания. Судебные врачи не имели законодательной базы и без энтузиазма относились к исполнению обязанностей, возлагавшихся на них государством. Несмотря на существование закона, требовавшего бдительного и неусыпного надзора за «содомитом» (но не «триб ад ой»), спорадичность и индифферентность действий полицейских властей отодвигала экспертизу распознания на периферию судебной медицины.

Парадигматическим переносом проблематики однополой любви из сферы судебной медицины в область психиатрии, принципиальным для теорий объяснения гомосексуальности в медицинском ключе, объясняется нежелание российской медицины патологизировать «гомосексуализм». Психиатры царской России были ввергнуты в междоусобную борьбу, угрожавшую самому существованию этой профессии. Отсутствовало стремление расширить поле деятельности за пределы привычного попечения над душевнобольными, содержания лечебниц и развития частной практики (для городской элиты). Сталкиваясь с проблемой гомосексуальности, российские психиатры отказывались стигматизировать ее в полной мере, когда возникал дискурс о женщинах или людях из низших классов, поскольку медики испытывали к ним симпатию. Психиатры тяготились своей зависимостью от самодержавия. Режим предпочитал силу, крайне подозрительно относился к научной экспертизе и не воспринимал дисциплинарные дискурсы, постепенно укоренявшиеся в буржуазных, всё более либерализировавшихся обществах.