Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [28]
Евгения Федоровна М. История моей болезни (краткая исповедь человека среднего пола, мужского психогермафродита)
В отличие от собратьев-мужчин русские женщины, вступавшие в эротические отношения с лицами собственного пола, имели меньший доступ в публичную сферу. В силу этого им не удалось создать полномасштабную субкультуру с атрибутами мужского гомосексуального мира. Сказанное не означает, что в революционной России не существовало женской гомосексуальной субкультуры. Исторических свидетельств о природе и размерах семиотики субкультуры сохранилось немного. Отрывочные данные заставляют предполагать, что в среде некоторых горожанок одежда, жесты и манеры поведения служили сигналами для других женщин, мол, однополые эротические предложения будут приняты. Ни до революции, ни в 1920-х годах, когда наблюдался всплеск интереса к женской гомосексуальности, психиатры не пытались выявить то социально-общее, что сближало их «пациенток», а вместо того лечили этих «неудачниц» разговорами, как самоизолироваться от связей с подобными же женщинами. Все эти десятилетия взаимные сексуальные отношения женщин почти не подвергались преследованиям, а потому в милицейских протоколах и судебных отчетах отсутствуют данные об обычаях и географии этой субкультуры, по крайней мере, столь же полные, как те, что касаются гомосексуальных мужчин. Конечно же, это не означает, что женщины не организовывали групп или сообществ, способствовавших расширению круга знакомств и удовлетворению однополого влечения. Случайный характер и лаконичность свидетельств о взаимных отношениях женщин заставляют историков ударяться в фантазирования на тему: какую эволюцию претерпевали такие потаенные миры.
Несмотря на фрагментарность источников, представляется возможным выявить по меньшей мере некоторые социальные условия, способствовавшие существованию женской гомосексуальности в конце царской и начале советской эпох. Психиатрические, криминологические и биографические тексты будут направлять наши изыскания. Медицинские источники, предоставляющие несколько ранних биографических отчетов о мужских и женских однополых влечениях, только с 1880-х годов стали детально описывать «женщин, любящих женщин». Эротических отношений между женщинами в более ранние времена нельзя исключать, но специфику этой близости бывает довольно трудно выявить из немедицинских документов>2.
Представляется, что сфера возможностей для выражения однополого влечения между женщинами определялась их классовой принадлежностью. В источниках конца царской и начала советской эпох женщины низших классов, имевших взаимные отношения, описывались обычно в той литературе, где они были представлены проститутками или отбывающими тюремное наказание>3. В эпилоге [данной монографии] исследования криминологов о ГУЛАГе будут использованы в качестве одного из источников сведений об однополой любви между русскими женщинами. Данная же глава посвящена рассмотрению однополых отношений в легальных борделях, где в условиях относительной независимости сложилась своеобразная культура самосохранения. Медицинская литература свидетельствует также и о том, что более состоятельные женщины могли найти способы выразить свое однополое влечение как внутри, так и вне традиционной семьи. Экономическая независимость, обретенная благодаря образованию или предпринимательской деятельности, давала этим женщинам возможность достичь высокой степени самостоятельности, в том числе и в сфере однополой любви. Широко распространенный в русском обществе феномен «мужеподобной женщины» («passing woman») приведет в дальнейшем к становлению культуры любви между женщинами и часто сопутствующему ей гендерному диссидентству.
Только женщины Культура борделей и проституции
До 1905 года русская медицина редко соотносила лесбиянство (lesbianism) с женской проституцией в противоположность западной судебной медицине и криминальной антропологии, где эта связь была известна как моралистический троп в медикоюридической литературе. В России после революции 1905 года ученые стали менять свои взгляды на проститутку как невинную (чаще крестьянку) жертву городской мужской развращенности и постепенно усваивать буржуазный дискурс о маргинализированной и маскулинизированной сексуально девиантной женщине>4. Фрагментарные свидетельства из медицинских историй болезней и отчетов уголовных судов до и после перелома 1905 года внушают мысль, что идеологические трансформации категории «проститутка как лесбиянка» («prostitute-as-lesbian») опираются на действительный опыт некоторых женщин, эксплуатировавших гомосоциальное пространство в условиях, когда легальные бордели старого режима благоволили однополым отношениям>5.
Состоятельные женщины могли даже составлять клиентуру проституток. Так, с конца 1870-х годов преуспевающая девица 26 лет (хозяйка промысла легкого извоза) Юлия Островлева (в приведенном ниже фрагменте, принадлежащем ее психиатру, — «г-жа N») после знакомства на улицах Санкт-Петербурга с проституткой стала практиковать «противуестественныя половыя отправления» с другими женщинами. Ю. Островлева утверждала, что в укромных уголках публичных борделей процветал мир «женщин, любящих женщин». Психиатр Владимир Федорович Чиж (1855—1914), изучавший этот случай, писал:
