Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [26]

. Кроме того, Т.П. рассказал, что он путешествовал по городам Советского Союза с «рекомендательными письмами» к «своим людям», и они «принимали его как друга и оставляли ночевать» (обычно ожидая взамен сексуальных услуг). В каждом городе после первого контакта он обзаводился широким кругом знакомств, и всегда находился какой-нибудь «старик пятидесяти лет», готовый приютить хоть бы и на месяц¹¹⁴. Ленинградский гомосексуал Сергей Е. рассказал доктору, как около 1923 года

случайно встретил в Петрограде человека таких же наклонностей. Он ввел меня в круг «таких» людей. С этого момента началась новая эпоха моей жизни. Я перестал чувствовать себя одиноким и стал жить надеждой встретить друга, которого я мог бы любить так, как мечтал. Но, ища этого друга, мечтая о нем, я всё же отдался тем эротическим радостям и соблазнам, к которым звал меня мой темперамент. Я много испытал острых моментов, но они не удовлетворили моих душевных запросов. Но летом прошлого (1924-го) года желания мои сбылись. Я встретил человека, который отвечал абсолютно всем моим запросам. Мы полюбили друг друга и стали жить вместе¹¹⁵.

В одном судебном деле 1935 года о мужеложстве упоминалась квартира, в которой «гражданин по имени Петр и по кличке Баронесса [открыл] целый пригон гомосексуалистов, где много пили и веселились»¹¹⁶. Частные, организованные гомосексуалами и для них, как представляется, веселые, пусть с «осторожной общительностью», вечеринки фигурируют в судебных делах вплоть до 1941 года¹¹⁷. Эти мужчины имели, по-видимому, какой-то надежный доступ к таким квартирам и, если ситуация благоприятствовала и могла быть контролируема, готовы были пользоваться ими.

В период нэпа аренда кабаре или залов, предназначенных для культурных мероприятий, становилась всё более трудной для адептов гомосексуальной субкультуры, но не невозможной. В начале 1920-х годов

в Москве образовался небольшой очень интимный кружок главным образом из молодых поэтов, под знаком «Ангиной»; его цель — в выявлении в печати, в театре и в иных видах искусства мужской красоты. У нас за прошлый, 1923 г<од> было два исполнительных вечера, музыка «наших» композиторов, чтение «наших» стихов, пение «наших» романсов, а также «наш» мужской балет; на втором вечере была дана инсценировка Вашего «Антиноя» из «Александрийских песен» <...>. Одной из очередных задач сего кружка является издание сборника со стихотворениями, посвященными воспеванию мужской красоты и любви всех поэтов начиная с античных и кончая современными, в числе коих должно быть и одно Ваше, помимо того, конечно, что будет выбрано из различных Ваших уже напечатанных сборников, Вами так любезно присланных через [Владимира Владимировича] Королевича [?—1969]. Материала так много набирается, что я боюсь, что это будет уже даже не сборник, а целый фолиант! (Из письма Владимира Владимировича Руслова (?—1929) М.А. Кузмину от 1 марта 1924 г.)¹¹⁸

Сборник так и не был издан, а о деятельности кружка мы знаем только из переписки, которая велась в связи с чтениями

М.А. Кузминым своих стихов перед членами «Антиноя» в мае 1924 года в кафе «Синяя птица», в двух шагах от Тверского бульвара. Кружок, очевидно, распался, поскольку снимать помещение для собраний стало сложнее, да и публикация плодов деятельности антиноевцев не представлялась возможной¹¹⁹.

Последнее публичное выступление М.А. Кузмина в Ленинграде в 1928 году свидетельствовало о преградах, которые Советская власть воздвигала перед теми, кто содействовал гомосексуальной субкультуре. Организаторы (из Института истории искусств) включили выступление поэта в список литературных вечеров, но для его приглашения им пришлось получать специальное разрешение директора. Они понимали, что «нежелательные личности» (гомосексуалы) будут рваться услышать автора «Крыльев». Никаких объявлений о вечере не развешивалось, и вход был только по приглашениям. Несмотря на меры предосторожности, в назначенный час зал был переполнен. Люди стояли в проходах и сидели на полу. Многие были «как раз теми, кого больше всего боялся директор», — гомосек-суалами.

Чаще всего среднего или пожилого возраста, они начали протискиваться к сцене; в руках у многих были букетики цветов. Когда Кузмин кончил читать, они ринулись к сцене и стали бросать туда эти букетики. По выражению [В.Н.] Орлова, это была «последняя демонстрация петер-

бургских педерастов». Для Кузмина выступление оказалось настоящим и приятным триумфом, но для организаторов вечера всё едва не окончилось очень печально: с большим трудом удалось убедить директора, что они были не в состоянии справиться с толпой¹²⁰.

Гомосексуальная субкультура царского Петербурга жила своей жизнью. Она обладала собственной системой информирования и культурной памятью. Для этих «среднего или пожилого возраста» людей, вспоминавших о своей юности как о времени беззаботных увеселений и половых «приключений» (преобладающие темы в дневнике М.А. Кузмина), выступление поэта, «одетого по дореволюционной моде <...> и читающего с помощью старомодных очков, время от времени используемых как монокль»